очень нудно 
67 
Она помолчала и добавила шепотом, который был отлично слышен всем:
— Сдаваться.
— …вы ничего не понимаете. Вы шутите, улыбаетесь, вас водят, как слона в посудной лавке — осторожненько, заблаговременно убирая все ценное; вас водят на крючке, готовясь подсечь, а вы ничего, ну совершенно ничего не понимаете! И когда поймете, будет поздно, поздно, позд… нет, воды не надо, это не истерика. Просто я очень боюсь. Ефиму Гавриловичу, можно считать, повезло: он человека убил случайно, его даже не пришлось порукой вязать. И так не сбежит: угроза Первач-псов лучше любых запоров… А мы тут все хуже, чем в цепях! Меня, когда заманивали, златые горы сулили, публикацию работ обещали, а потом, на вторую неделю — день рождения Николая Эдуардовича, все пьяненькие, один урод меня в манипуляционную затащил, с-скотина… короче, я спьяну его скальпелем. Там на столе скальпель лежал, будто нарочно. Оказалось: нарочно. Все нарочно — и день рождения, и скальпель, и смертник-насильник чуть ли не сам на лезвие артерией лег. Куда я теперь? К кому я теперь? Вне Малыжино защиты на день хватит, в лучшем случае на два… а на смертную исповедь их люди в очередь поставят, да только не дождусь я своей очереди! Здесь сотрудники верные: одни с самого начала в курсе, другие теперь все равно никуда не денутся! Вам небось на ночь остаться предлагали? Коньячок, гостевые люксы, дым коромыслом…
Вижу, предлагали. После этого коньячка вам наши пенаты — дом родной. И захотите уйти, не сможете. Отличная гарантия: любого ренегата в самом скором времени скармливать «психозу Святого Георгия». Тишь да гладь, и руки пачкать не надо — пусть даже они и без того по локоть…
Тут ведь все на крови построено! Порука — на крови, защита — на крови…
А двери-то всегда открыты настежь.
Скатертью дорога!
Николай Эдуардович мне сейчас сказал: «Все, Наденька, шутки в сторону! Эвакуация ценных сотрудников — машины с курсантами уже в пути, скоро здесь стрельба начнется. Видно, здорово мы кому не надо поперек глотки… ну да лиха беда начало, а конец всегда лих! Выталкивай гостей по схеме „Иф“, а я с тобой на недельке свяжусь. Поняла?»
Я все поняла. Врал он, в глаза глядел и врал. Такие, как он, завтра уже в какой-нибудь Бразилии-Португалии вермут кушают; а такие, как я, под забором с синим лицом и разрывом аорты. Ефим Гаврилович, вас это тоже касается, в полный рост… если, конечно, он и вам не соврал. В смысле, никакой вояка от ваших кулаков не помирал. Мало ли…
Так что хотите, оставайтесь здесь; не хотите — пошли. Мне терять нечего, я и одна уйду. Пересижу в укрытии, потом сдамся властям. Лучше живой в камере, чем дохлой на улице. А вы можете и машиной в город, вас шофер, доставит. Видно, очень вы нашим шефам нужны, вас чище фарфоровой вазы берегут…
Выключите, пожалуйста, эти вопли.
Я все сказала.
Ой, мамочка, дура я, дура…
В коридоре Наденька остановилась перед ничем не примечательным участком стены и просто провела рукой по шершавой, грубо окрашенной поверхности. Тихое гудение, и перед нами открылся темный проход. Нет, уже не темный! Внутри послушно вспыхнули лампы, освещая дорогу.
Готический роман «Проклятие монаха»! Потайные ходы, подземелья… плюс электрификация.
— Любопытно… — бормочет сзади Ерпалыч. — Это Голицыны были столь предусмотрительны или теперешние хозяева постарались?
Однако любопытство бывшего начлаба «МИРа» остается неудовлетворенным. Наденька коротко бросает: «Идите за мной», и мы углубляемся в туннель.
Следующую дверь (копия той старушки, за могучей спиной которой в Дальней Срани обитает мой Миня, только помоложе) Надежда открыла Лелевым способом: приложила руку к замку, пауза, щелчок — и толстенная бронеплита мягко ушла в стену.
Минутой позже она встала на место за спиной ехавшего последним Фола.
— Это не Голицыны! — счастливо сообщает Ерпалыч. — Кладка явно современная.
В этот момент он очень смахивает на Фиму, способного перед дверью в кабинет дантиста с увлечением рассказывать о всяких биохимических прелестях. Нет, зуб даю, у ученой косточки мозги устроены как-то не по-людски.
С вывертом.
Впрочем, я им всем большой привет передавал. Только выверт в другую сторону.
Впереди в потолке темнеет люк, из чрева которого свисает ржавая лестница: железная дорога в никуда.
Поручни шпалами уходят вверх, во мрак.
— Если нам сюда, то кентавры тут не пролезут, — сообщаю я Наденьке.
67 
