15

Продав в Камакуре свою «Виллу на крайнем юге», маркиз Мацугаэ стал проводить лето в Каруидзаве. Получив как-то приглашение от барона Синкавы, владевшего там же огромной дачей, маркиз не хотел идти по одной-единственной причине. Дело в том, что все гости, которые собирались у Синкавы, были своего рода «мишенью», и только маркиз Мацугаэ никакой «мишенью» не был. Он не получал писем с угрозами, даже обычные письма от незнакомых людей, принадлежащих левым или правым партиям, ему не приходили. Этот перешагнувший шестидесятилетие член Верхней палаты при обсуждении законопроектов всячески способствовал тому, чтобы откладывались те из законопроектов, которые носили мало-мальски реформистский характер, и тем не менее. Удивительно, но за всю жизнь маркиз только однажды подвергся нападению со стороны правых сил — это была скандальная, подписанная Иинумой статья, которая появилась девятнадцать лет назад, и такое прямо-таки неестественное спокойствие, которое наступило после нее в жизни Мацугаэ, заставляло маркиза задуматься над тем, не является ли Иинума его тайным ангелом-хранителем.

Это предположение задевало гордость маркиза: была здесь какая-то нелогичность. При своем положении маркиз легко мог поручить кому-либо выяснить истинное положение вещей, но результат… оправдайся вдруг это предположение, было бы крайне неприятно чувствовать себя обязанным Иинуме, ну а если бы это предположение оказалось неоправданным — розыски выглядели бы неприлично.

Званые ужины у Синкавы были пышными, во время самого застолья в соседней комнате кормили полицейских, которые охраняли гостей, полицейских было почти столько же, сколько важных персон. Таким образом, в доме Синкавы одновременно подавалось два вида еды, не сравнимых ни по качеству блюд, ни по качеству сервировки, но, во всяком случае, званый ужин полицейских выглядел куда колоритнее: чего только стоили из рук вон плохой покрой штатской одежды, пронзительный, беспокойный взгляд, вульгарные лица, повадки охотничьей собаки, которая, жуя, при малейшем шорохе резко поворачивает голову на звук, отдых после еды с зубочисткой, которой ковыряют в зубах… Однако среди этих людей, к глубокому сожалению, не было охранника маркиза Мацугаэ.

Маркизу не хотелось самому хлопотать об изменении сего достаточно неловкого положения. Полиция посчитала, что ему лично ничто не угрожает, и требовать охрану — значило стать посмешищем.

Действительность, которую он никак не хотел признавать, была такова, что гарантом реальной власти человека была степень угрожающей ему опасности.

Поэтому, хотя до дачи Синкавы можно было дойти пешком, супруги Мацугаэ погрузились в принадлежавший их семье «линкольн». Жена держала на коленях сложенный плед, чтобы прикрыть мужу колени: правое колено давало о себе знать внезапной болью. У Синкавы же была привычка устраивать аперитив в саду, а с заходом солнца там становилось холодно. В это время березовую рощу в огромном саду, раскинувшемся на фоне горы Асамаяма, наполняли неясные фигуры полицейских агентов. Забота начальника о том, чтобы агенты не бросались в глаза, оборачивалась тем, что агенты напоминали тени убийц, охотившихся за гостями, наслаждавшимися в саду напитками.

Барону Синкаве было уже за пятьдесят. На своей даче, построенной в стиле короля Эдварда, барон по утрам прежде японских газет читал передовицу только что полученной «Тайме» и, как чиновник в английских колониях, каждый день менял белые полотняные пиджаки.

Болтовня жены барона о самой себе продолжалась уже не один десяток лет. Эта женщина была наделена свойством день за днем, снова и снова открывать в себе самой новые, изумительные качества. При этом она решительно не собиралась обнаруживать того, что понемногу располнела.

Она уже пресытилась «новыми идеями». «Собрание небесного огня», которое поддерживало движение за освобождение женщин, давно перестало существовать. Госпожа Синкава поняла опасность «новых идей» после случая со своей племянницей — та, окончив женский университет, вступила в коммунистическую партию, попала в тюрьму и, отпущенная на поруки, в тот же вечер вскрыла себе вены.

  56