ЗАВТРАК У «ТЕСКО»^[42]

У всех у нас порой на душе крысы скребут. Но для некоторых «Тиффани» всегда останется недосягаем, сколько ни тянись…

— Доброе утро, мисс Голайтли. Вам как обычно?

Вот что мне больше всего нравится в этом кафе. Это не конвейер. Шерил всегда приносит мне мой обычный заказ и помнит, как меня зовут. Я, конечно, знаю ее только по имени; и это правильно, потому что она такая молоденькая. Может быть, когда-нибудь я попрошу ее звать меня Молли.

Две порции поджаренного белого хлеба, клубничный джем, кекс с изюмом к чаю и чайничек «эрл грея». Это мой обычный заказ. Шерил сразу приносит его на мое место у окна, и молоко подает как следует, в молочнике, — терпеть не могу эти пластиковые одноразовые порции — и два кусочка сахара на блюдце, в бумажной обертке. Есть что-то очень успокоительное в том, что я прихожу сюда каждое субботнее утро, завтракаю одним и тем же, вижу все те же лица, сижу на своем любимом месте и разглядываю прохожих. Это моя награда за невзгоды и жестокую экономию в течение недели: маленький праздник.

Шерил двадцать девять лет. У нее выбеленные волосы, серьга в носу, и она носит этакие кроссовки на толстенной подошве, похожие на ортопедический ботинок Дорис Крафт, обитательницы дома престарелых «Поляна». Можно, конечно, сказать, что Шерил выглядит как дешевка. Но она принесла свой собственный молочник из дома, потому что в кафе «Теско» их не бывает, — крохотный керамический кувшинчик, взятый, как она позже призналась, из кукольного сервиза, — и всегда зовет меня «мисс Голайтли».

Далеко не все так вежливы. В доме престарелых «Поляна», куда я хожу два раза в неделю навестить сестру, медсестры зовут меня «милочка», с ужасной коварной снисходительностью, словно знают, что и я рано или поздно окажусь там же, вместе с бедняжкой Полли, которую уже давно не волнуют никакие имена — она и мое-то редко вспоминает.

Может быть, именно поэтому я всегда слежу за собой. В доме престарелых «Поляна» надо мной, должно быть, посмеиваются: вечно разодета, в черном платье — оно слегка истрепалось, но еще очень ничего, — перчатках и красном демисезонном пальто. Они не могут понять, для кого я стараюсь — ведь я давно уже вышла из возраста, когда положено быть тщеславной. Однако я не надеваю жемчугов на эти визиты — с тех пор как Полли забыла, что давным-давно мне их подарила, и устроила скандал. Я знаю, что за мной нет никакой вины — Полли дарила мне ожерелье в совершенно здравом уме и вообще это искусственно выращенный жемчуг, — но все равно чувствую себя виноватой.

На столе в узкой стеклянной вазе стоит гвоздика. Это опять Шерил. Больше никто не дарит мне цветов. Но если я ее спрошу, она не признается, лишь засмеется и скажет, что это, должно быть, кто-нибудь из моих поклонников принес. Я чувствую, что Шерил передо мной благоговеет; я для нее — осколок другого мира, словно кусочек камня с Луны. Она изобретает предлоги, чтобы подойти ко мне и поболтать, задать какой-нибудь вопрос.

Сначала она была ужасно невежественна. Два года назад она не видела ни одного черно-белого фильма. Она думала, что Хепберн — название поп-группы. Она не слыхала про Луиса Бунюэля,^[43] Жана Кокто^[44] и даже про Блейка Эдвардса.^[45] Ее любимый фильм был «Красотка».^[46]

Спустя два года она все еще странно робеет в моем присутствии. Это проявляется развязностью — деланой бодростью, хотя, на мой взгляд, скорее похоже, что Шерил сопротивляется чему-то, словно ее что-то мучает. Однако смех у нее очень фривольный. Когда она смеется, она становится хорошенькой — может быть, даже красавицей. У нее есть мужчина, но среди кучи дешевых побрякушек нет обручального кольца. Про мужчину она говорит редко. У него сейчас неудачная полоса, неохотно объясняет она. Как я поняла, это значит, что он без работы. Я несколько раз видела его в городе — обычно у входа в паб или лавчонку букмекера: крупный, когда-то красивый, а ныне опустившийся мужчина, похожий на стареющего Марлона Брандо.^[47] Иногда он заходит в кафе; я всегда знаю, когда он здесь, — по глазам Шерил. Под его взглядом она всегда движется по-другому, более скованно; тычет пальцем в кнопки кассы, словно курица, клюющая зерно. В эти дни она не подходит со мной поговорить, но иногда слегка улыбается мне, словно извиняясь.

  52