очень нудно 
120 
— Тебе правда понравился новый галстук, Аксель?
— Да, он великолепен.
Галстук, подаренный Саймоном Акселю, был темный со скромным цветочным узором и несколько напоминал фон на картинах прерафаэлитов. До сих пор было не совсем ясно, какие же именно галстуки нравятся Акселю. Когда Саймон с ним познакомился, Аксель, и сам того не замечая, всегда ходил в одном и том же: тусклом темно-синем в белый горошек. В попытках расшевелить его вкус Саймон применил шоковую терапию, и это (как он теперь сам понимал) был большой тактический промах. По отношению к подаренным галстукам Аксель вел себя вежливо, но таинственно. С восторженной благодарностью принимая обновки à la Matisse, с помощью которых Саймон рассчитывал пробудить в нем чувство цвета, Аксель носил их очень редко и в самом коротком времени опять возвращался к своему монстру в белый горошек, пока Саймон однажды не выкрал его тихонько и не выбросил в мусорный бак рядом со станцией метро «Бэронскорт». Позже, проявив больше такта и понимания сути проблемы, Саймон наконец осознал, каким должен стать фирменный стиль Акселя: темный, хотя и насыщенного цвета фон, прихотливый, хотя и не броский рисунок. Саймон изучал отношение Акселя к новым галстукам, как изучают реакции пересаженного на новую диету подопытного животного. Как только позволили широта и разнообразие ассортимента, он подключил к делу статистику и сумел, таким образом, найти точку, в которой его вкусы пересекались со вкусами Акселя. Галстук, подаренный сегодня ко дню рождения, попал, по мнению Саймона, в самое яблочко.
— А рубашки тебе понравились?
— Да, конечно, как раз такие, как я люблю. Спасибо, мой дорогой.
С рубашками было не разгуляться. Аксель настаивал на строгом исполнении его инструкций. Правда, началось это только после двух очень дорогостоящих неудач. Получая в подарок что-нибудь тщательно выбранное и удивительно красивое по расцветке, Аксель обычно говорил: «Ну зачем? Ведь это у меня уже есть», и Саймон невольно задавался вопросом, а не дальтоник ли его друг. Зато мне очень легко делать подарки, думал он. Мне столько всего нравится и столько всего хочется. Опустив глаза, он с нежностью посмотрел на ультрамариново-синий галстук с изумрудными акантовыми листьями, повязанный поверх самой светлой из его бледно-зеленых рубашек.
— У тебя новый галстук, Саймон. Ты, голубчик мой, мот.
— Мне позволительно делать себе подарок в твой день рождения. Это традиция. И дом в этот день тоже что-нибудь получает.
— Да-да, я заметил. Ты купил еще одну вещицу из этого безумно дорогого ирландского граненого стекла. Пожалуйста, будь слегка бережливее, дорогой, ведь мы не купаемся в деньгах.
Саймону очень понравилось это «мы».
В такие моменты естественно было бы чувствовать себя совершенно счастливым. И он в самом деле был близок к счастью. С момента памятного происшествия в китайском ресторане к Акселю полностью возвратилось хорошее настроение. Он был даже особенно ласков с Саймоном и, казалось, забыл о своем раздражении в связи с Морган. Это прощение доказывает его любовь, думал Саймон, и как все было бы хорошо, если бы только не эти сложности из-за Джулиуса. Саймон снова и снова возвращался к мысли о Джулиусе и курьезной ситуации, в которую тот вовлек его, ни на йоту не приближаясь к пониманию, в чем, собственно, эта ситуация заключалась. Она, безусловно, была зловеща, пугала и влекла за собой ложь. Кроме того, было ясно, что чем-то она глубоко отвратительна. Судя по всему, Джулиус вовлекал его в какой-то заговор, но зачем? Если бы только Саймон не утаил от Акселя той неприятной сцены в квартире Джулиуса! Если бы — ведь его прегрешения начались еще раньше — он не скрыл приглашения Джулиуса прийти к нему на квартиру! Если бы он рассказал правду хотя бы на втором этапе! Это, конечно, повлекло бы за собой взбучку, но теперь все давно было бы позади и забыто. Подобно преступнику, уповающему на снисхождение в связи с добровольным признанием во всех своих прегрешениях, Саймон мог бы теперь свалить груз с плеч и с чистой душой радоваться изливаемым на него доказательствам любви Акселя. Был ли момент, когда он мог рассказать Акселю все? Не открыться ли ему прямо сейчас?
Саймон по-прежнему был в шоке от того, что Джулиус вынудил его услышать в музее. Этот секрет тоже мучил невыносимо, и все-таки Саймон пришел к заключению, что ему надо как-то справляться с ним в одиночку. Открыть его — значило рассказать все. А здесь примешивался уже не только страх перед угрозами Джулиуса. Страх присутствовал и, более того, был непосредственно связан с вечно мучающими его кошмарными опасениями, но, кроме того, открыв это Акселю, он предаст и других. Разумно ли подключать Акселя на данном этапе? Джулиус четко обрисовал возникающие в этом случае трудности. Что предпримет Аксель? Промолчит или тут же отправится к Руперту, а то и к Хильде? Аксель всегда не любил Морган. Не обвинит ли он во всем ее и не захочет ли ее дискредитировать? Утайки он ненавидит. Возникнет болезненная неловкость, которая может вылиться и в скандал. Прийти к определенному решению мешало еще и сомнение, а правду ли рассказал ему Джулиус. В самом ли деле он создал все своими руками и заставил как Морган, так и Руперта думать, что другой влюблен? Как, объясните мне, он мог это проделать? Однако если не мог, то как же узнал, где и когда они встретятся? Оставалась, конечно, возможность случайного перехвата письма. Это проклятое увлечение Морган и Руперта могло зародиться и без участия Джулиуса, а тот по каким-то своим причинам захотел ввести Саймона в заблуждение. Но если затеял все это действительно Джулиус, сможет ли он сделать то, о чем так хвастливо заявил Саймону: то есть остановить все легко, да к тому же и безболезненно? Как вся эта несуразица будет вдруг разом уничтожена? И какой ужас, что участники — именно эти двое! С чувством болезненной неловкости Саймон осознавал, что жутко ревнует. Цеплялся за надежду, что все это как-нибудь мирно разрешится, так мирно, словно ничего и не было. Эта надежда оказывалась еще одним доводом в пользу молчания.
120 
