очень нудно 
115 
— Мы побеседовали…
— Вы можете прооперировать этот артрит? Нам еще ничего не сказали о результатах рентгена.
Доктор, по-прежнему продолжавший стоять, закрыл за собой кухонную дверь. Осторожно прошел по линолеуму, стараясь не ступить в лужу кислого молока.
— К сожалению, новости не из лучших, — сказал он, глядя на Таллиса со странным выражением лица.
— Вы хотите сказать, что его нельзя оперировать?
— Я хочу сказать, что это не артрит. То есть артрит очень слабый. Но…
— Это рак. — Да.
— Понимаю. — Взяв в руки две чайные чашки, Таллис отнес их в раковину и положил поверх осколков. — Каков прогноз?
— Боюсь, что мы почти бессильны. Конечно, глубокое облучение может ослабить боли. Но захвачено уже…
— Каков прогноз?
— Ваш отец проживет около года.
— Понимаю, — повторил Таллис.
— Разумеется, я ничего не сказал ему. Он по-прежнему считает, что это артрит. Мы считаем, что в таких случаях родственники…
— Да-да. Вы расскажете мне о лечении. Я не хочу… если это всего лишь чуть-чуть удлиняет… если он страдает… но вы ведь сказали, что можете облегчить боль…
— Обычно это рекомендуют…
— Вы не могли бы сейчас уйти? — сказал Таллис.
— Если хотите, вы можете завтра утром поговорить в больнице со специалистом. Надо только сначала позвонить…
— Да-да, я приду. А сейчас — простите — пожалуйста, уходите. Спасибо.
Дверь закрылась.
Кухня, в которой обычно все время что-то скреблось, шуршало и царапалось, погрузилась в полнейшую тишину. Даже гул транспорта сделался почти не слышен. Таллис слепо смотрел на битое стекло, скомканные газеты, пролитое молоко, уже застывающее толстыми желтоватыми лепешками, и перекатывающиеся шарики темного, как вино, балтийского янтаря. Перед его глазами расстилался мир, который стал теперь совсем, совсем другим.
6
Хильда тихонько гладила Питера по волосам. Вежливо притворяясь, что не замечает этого, Питер благодушно сохранял свой рассеянный благородно-наполеоновский облик. Они сидели бок о бок на маленьком диванчике в Хильдином будуаре.
— Значит, мне можно сказать отцу, что ты в октябре возвратишься в Кембридж?
— Да. Разве ты еще не сказала?
— В общем, сказала. Но мне хотелось твоего подтверждения. Я так боялась, что ты передумаешь.
— Не передумаю. Я дал Морган честное слово.
Хильда вздохнула. Она отдавала себе отчет в разгоревшейся любви сына к ее сестре. Это не вызывало тревоги, но навевало грусть. И заставляло чувствовать себя старой.
— Твой отец будет так рад.
— Меня не волнует, что он будет чувствовать.
— Питер, пожалуйста, попробуй быть к нему добрее. Ведь ты причиняешь ему столько боли. А он твой отец.
— Вот именно!
— Питер, не будь занудой.
— Хоть бы он успокоился и перестал изображать отца! А то чувствуешь себя с ним, как на жутком спектакле.
— Тебе тоже недурно бы перестать что-то изображать.
— Хорошо, мама, хорошо.
Нужно попросить Морган попросить Питера быть мягче с Рупертом, думала Хильда. Он так к ней привязан. Она снова вздохнула. С этим, однако, придется погодить: Морган только что позвонила и, отменив совместный ланч, сообщила, что уезжает.
— Морган просила меня быть с ним приветливее, — сказал Питер. — Так что я попытаюсь. — Он мягко отстранился от ласкающей его руки матери и чуть отодвинулся на диванчике.
— Значит, она уже… Ты придешь на наш званый ужин, Питер?
— На празднование по случаю окончания папиной грандиозной книги? Не думаю. А что, шедевр в самом деле закончен?
— Да.
— И он будет вслух зачитывать из него выдержки?
— Что за идея!
Руперт грустит оттого, что книга закончена, думала Хильда. Он так долго жил с ней. А теперь, когда все дописано, скорее всего, в сомнениях, удалась ли она. В последнее время Руперт стал таким странным: нервный, замкнутый, озабоченный.
— Да, кстати, Питер, у тебя есть адрес Морган? Она ведь уехала. — Морган повесила трубку так быстро, что Хильда просто не успела спросить адрес.
— Насколько я понял, она разъезжает, пытаясь договориться о работе. В записке, которую я получил, адреса не было. Ма, дорогая, мне уже нужно идти.
Поднявшись, он осторожно приподнял ей подбородок. Хильда схватила его за руку и, быстро сжав ее, на секунду закрыла глаза и прильнула губами к пальцам. Глядя на своего высокого сына, она испытывала все муки тревожной, покровительственной и нереализованной любви. Страшили неизвестные опасности, подстерегающие его в будущем. Давил груз нежности, которую ей едва ли дано будет выразить. Она уже отпустила руку Питера.
115 
