очень нудно 
59 
Морин неожиданно опустила веки – два белых полумесяца на загорелых щеках. Кейт показалось, что она подавила улыбку.
– За меня не беспокойся, Джерри. Я же сказала тебе, – откликнулась Морин.
– Ну, в таком случае я…
– Конечно, конечно.
Джерри кивнул Кейт, посмотрел на Морин долгим, пристальным взглядом, как бы отпечатывая в ее сознании что-то – что именно, Кейт так и не догадалась, – и исчез из комнаты.
Морин задумалась. Она прикидывала, стоит ли просить у Кейт аванс за комнату. Но она сказала только:
– Комната находится в конце коридора, слева. В ней живет Джерри, но он уезжает в Турцию.
Она не пошла с Кейт, а осталась сидеть, продолжая пускать облака голубоватого дыма.
Комната оказалась просто клетушкой, в которой стояли узкая кровать и шкаф. Здесь было намного холоднее, чем в комнатах, расположенных по фасаду, который выходил на юг. Холод этот перекликался с тем, что навечно поселился теперь в самой Кейт. Но жить здесь все же было можно.
Вернувшись к девушке, она сказала, что комната ей подходит и что она оставляет ее за собой до конца октября, – при этих словах Кейт вдруг осознала, что принимает решения, к которым рассудок ее непричастен.
Поскольку Морин не заикалась о деньгах, Кейт положила пять фунтовых банкнотов на красную подушку у ног девушки.
Морин снизошла до улыбки, которую, правда, с трудом можно было различить сквозь ее соломенные волосы.
– Спасибо, – сказала она. – Но это не к спеху.
– А ключ? – напомнила Кейт.
– О, да. Он где-то здесь, наверно, валяется. Ага. Вспомнила. – Она вскочила, выпрямилась, затем резко наклонилась, не сгибая колен, и стала приподнимать подряд все подушки. Под одной из них лежал ключ. Она протянула его Кейт – все так же не разгибаясь, а затем, изящно скрестив ноги, опустилась на подушку, под которой нашла ключ.
– Вы танцовщица? – спросила Кейт.
– Нет, не танцовщица. Хотя и танцую.
Идя к выходу, Кейт остановилась перед длинным, старомодным зеркалом на шарнирах, висевшим в холле. Она увидела худущую, обезьяноподобную женщину в желтом платье «из хорошего дома», со стянутыми в узел на затылке волосами. Кейт сорвала с головы платок, и волосы тут же встали дыбом, густые и жесткие, как пакля. В этот миг Кейт как никогда поняла, что возвращение ее в лоно семьи будет полно драматизма, независимо от того, войдет ли она к тому времени в форму – другими словами, станет ли снова такой, какой они ее себе представляют и какой привыкли видеть, – или решит, что все это суета сует и вовсе ни к чему… Но нельзя же в самом деле навсегда оставаться в таком виде, как сейчас. А почему, собственно, нельзя? Вот была бы потеха! Но их всех удар хватит, она-то знает. И тем не менее Кейт приятно волновала эта заманчивая идея.
Однако на смену этому волнению пришло другое чувство, отнюдь не такое приятное. Она снова оказалась в плену тщеславия. Если она явится домой в таком непрезентабельном виде, то муж и дети скажут, что она не в себе, – потому что они всю жизнь привыкли видеть ее другой. А вот Морин, эта девочка, восседающая на красной подушке, грезящая в клубах голубоватого дыма, видела ее только в одном облике – в облике больной обезьяны. Нет, она положительно сходит с ума. Какое в конце концов имеет значение для девушки, да и для самой Кейт, как она выглядит? Важно то, что она, Кейт, сняла комнату у Морин, и все. Для Кейт это была знакомая, еще не забытая ситуация, лишь с небольшой перестановкой действующих лиц: в начале года она приняла в дом молоденькую бельгийку, приятельницу лучшего друга Джеймса, – девушка хотела усовершенствовать свой английский. Главной заботой Кейт было сделать так, чтобы гостья влилась в ее семью, однако не настолько, чтобы нарушить заведенный семейный уклад Браунов. Девушка и влилась, влюбившись в собственного мужа Кейт… Кейт, конечно, не думала, что Майкл тоже увлекся девчонкой… Тут Кейт одернула себя, прикрикнув строго: «Опять ты за свое, вспомни au pair [14] Монику, тебе слишком дорого пришлось заплатить за то, что ты подозревала Майкла в связи с нею».
Но Кейт все-таки довела до конца перечень качеств, которые следовало бы иметь молодой бельгийке для приближения к идеалу: чтобы она не вздумала влюбиться ни в одного из трех сыновей, пока они сами не влюбятся в нее и не станут проявлять инициативу. Чтобы она не забеременела, а уж тем более не перекладывала заботы, связанные с этим, на плечи Кейт – как это было с Моникой, за аборт которой пришлось платить Браунам, поскольку несостоявшийся отец, молодой француз, с которым девушка познакомилась на курсах английского языка, оказался беден, как церковная мышь. Чтобы она не была наркоманкой, как Розалия, прежняя аи pair из Франкфурта… впрочем, если бы она ограничилась марихуаной, это еще куда ни шло. Чтобы не включала на полную мощность проигрыватель. Чтобы… Однако в теперешнем своем состоянии Кейт все эти требования суммировала бы так: девушка должна мягко и тактично приспособиться к укладу жизни Кейт и не делать ничего такого, что выходило бы за его рамки; Кейт была не настолько наивна, чтобы ожидать от этих девиц строгой нравственности, но лишние неприятности ей просто ни к чему.
59 
