очень нудно 
167 
Она схватила меня за руку:
— Пойдем внутрь.
Я позволил ей подвести меня к креслу и усадить в него, тогда как сама она опустилась на землю у моих ног и положила руки мне на колени, вглядываясь мне в лицо.
— Ахилл, это твоя мать?
Я взял ее за подбородок и улыбнулся:
— Нет. Моя мать больше ко мне не придет. На поле я слышал, как она рыдала, прощаясь со мной. Брисеида, я призван. Бог наконец-то позвал меня. Мне всегда хотелось знать, на что это будет похоже, но я ни разу не думал, что это будет полное осознание жизни. Я думал, это будут слава и ликование, что-то такое, что сможет физически меня поддержать в последнем бою. Но это — покой и милосердие. Я спокоен. Ни демонов прошлого, ни страха за будущее. Завтра все закончится. Завтра я перестану быть. Бог сказал свое слово. Больше он меня не оставит.
Она начала возражать, но я остановил ее:
— Муж должен умереть благородно. Этого хочет бог, а не я. И я не Геракл и не Прометей, чтобы ему противостоять. Я — смертный. Я прожил тридцать один год, успев повидать и почувствовать больше, чем большинство мужей, которые сто раз видели, как желтеет листва на деревьях. Я не хочу жить дольше троянских стен. Здесь падут все великие воины. Аякс. Аякс! Аякс… Если бы я выжил, это было бы неправильно. За рекой, где кончается все, я встречу тени Патрокла и Ифигении. Наши ненависть и любовь принадлежат миру живых, эти чувства слишком сильны, чтобы тревожить мир мертвецов. Я сделал все, что мог. Больше ничего не осталось. Я молил, чтобы имя мое воспевали все грядущие поколения. В этом и есть бессмертие, на которое может рассчитывать любой муж. В царстве мертвых нет радости, но нет и печали. Если я смогу сразиться с Гектором еще миллион раз на устах живущих, я никогда по-настоящему не умру.
Она все плакала и плакала; женское сердце не способно постичь хитросплетение узоров на полотне времен, поэтому она не могла порадоваться вместе со мной. Но горе может достичь таких глубин, когда высыхают даже слезы. Она лежала притихшая.
— Если ты умрешь, я тоже умру.
— Нет, Брисеида, ты должна жить. Ступай к моему сыну Неоптолему и стань его женой. Дай ему сыновей, которых ты не дала мне. Нестор с Агамемноном пообещали за этим проследить.
— Даже тебе я не могу этого обещать. Ты взял меня из одной жизни и дал мне другую. Третьей не бывать. Я должна разделить твою смерть.
Улыбаясь, я поднял ее на руки.
— Когда ты увидишь моего сына, ты будешь думать иначе. Женщины созданы для того, чтобы жить. Ты должна мне еще одну только ночь. Потом я отдам тебя Неоптолему.
Глава двадцать восьмая,
рассказанная Автомедонтом
Мы с легким сердцем перешли через насыпь, чтобы сразиться с врагом, которого мы почти уничтожили. Ахилл был необычно спокоен, но мне и в голову не пришло расспрашивать его о причине его настроения. Он стоял, словно маяк, в своих золотых доспехах, изящный золотой гребень шлема сверкал на солнце. Ожидая его обычной товарищеской улыбки, я повернулся, чтобы подарить ему свою, но в этот день он забыл про наш маленький ритуал. Он смотрел вперед, я не знал, на что именно. На его суровое лицо, так часто искаженное яростью, снизошел покой; внезапно мне показалось, будто я везу незнакомца. Ни разу за то время, пока мы ехали к месту боя, он не заговорил со мной, ни разу не улыбнулся. Это должно было повергнуть меня в уныние, но не повергло, я не мог понять почему. Скорее я чувствовал себя ободренным, словно часть его души перешла в меня.
Он сражался лучше, чем когда-либо, и, казалось, был сосредоточен на том, как вместить всю свою огромную славу в один-единственный день. Только вместо того, чтобы дать волю своей обычной слепой ярости, он прилагал все усилия, чтобы мирмидонянам сопутствовал успех. Он разил мечом, а не секирой, и разил в полном молчании, сродни тому, в каком царь совершает ежегодное жертвоприношение богам. Эта мысль привела к другой, я сразу же понял, какая в этом была разница. Он всегда был царевичем, но никогда не был царем. А в этот день он им стал. Я спрашивал себя, не предчувствовал ли он смерть своего отца Пелея.
Когда я мчал колесницу по полю боя, я случайно взглянул на небо, и погода мне не понравилась. Уже на рассвете она была мрачной и пасмурной, обещая не холод, а бурю. Теперь небосвод принял странный медный оттенок, и с востока и с юга, сверкая молниями, собирались огромные грозовые тучи. Как раз над Идой, где, как мы все были уверены, собирались боги, чтобы смотреть на битву.
167 
