Шестидесятые

Не очень-то я их помню.

Что-то типа – ты смотришь и видишь парня,

У которого на голове -

Индейский убор из перьев,

Все сплошь увешаны были бусами,

Косяки передавались по кругу.

Все только валялись на мягких коврах

И не делали ни черта.

Как они за квартиру платили – понятия не имею.

Баба, с которой я жил,

Постоянно мне заявляла:

«Я иду на Праздник Любви!»

«Валяй», – отвечал я.

Она возвращалась домой – и рассказывала:

«Я встретила ПРЕКРАСНОГО

ЧЕРНОКОЖЕГО МУЖЧИНУ!»

Или: «Полицейские нам улыбались!

Я одному подарила ЦВЕТОК!»

Я, наверно, был единственным человеком

С обычным рабочим днем.

Постоянно врывались какие-то люди,

Обшаривали холодильник,

Искали жратву и пиво.

«Мы ДЕЛИМСЯ ВСЕМ! – говорила моя баба. -

Мы ДЕЛИМСЯ НАШЕЙ ЛЮБОВЬЮ!»

Парень тыкался мордой прямо мне в рожу,

Пил мое пиво. Орал:

«ВСЕ МЫ ЖИВЕМ

НА ЖЕЛТОЙ ПОДВОДНОЙ ЛОДКЕ!»

«В смысле?» – спрашивал я.

«БИТЛЫ, ЧУВАЧОК,

БИТЛЫ!»

Я слышал «болты».

Еще был некто по имени Мутный-Смутный.

Меня даже разок уболтали

Попробовать «кислоту».

Оказалось – страшная глупость.

«У тебя не вышло, – сказали они, – не вышло.

Ты не сумел открыться».

«Мира! – вскричал я. – Мира!»

А после – как-то странно, мгновенно -

Шестидесятые

Взяли и кончились.

Практически все исчезли

На счет «раз».

Остатки былого

Можно еще наблюдать

Близ Венис-бич.

Стоят, подпирают стены,

Сидят на скамейках,

На вид – совершенно сторчались.

Глаза – пустые.

В изумлении от такого

Поворота событий,

Они ночуют в машинах,

Таскают, что плохо лежит,

Требуют

Подаянья.

Не знаю, куда

Подевались все остальные.

Надели, наверно, галстуки и костюмы,

Пустились искать места с нормальным рабочим днем.

Наступили семидесятые…

И тогда Я САМ бросил работу.

И весь этот город

Принадлежал отныне

Мне одному.

The 60’s

Как будто на скачках

Дождь все вдет да идет.

Дни напролет – льет.

У меня – девять кошек,

Они от дождя звереют,

А потом я зверею от них.

В полчетвертого ночи один кошак

Стал скрестись и проситься за дверь.

Ливень – ливмя, а ему охота за дверь!

Ну, выпускаю за дверь,

После снова ложусь спать.

В четыре утра киса,

Спавшая в ванной,

Огласила квартиру мявом.

Пять минут я с ней просидел – успокаивал, утешал -

И снова поплелся спать.

В пять зашуршал еще один кот -

Всунулся в шкаф, нашел там

Пакет с кормом,

Сбросил его на пол

И отчаянно драл когтями.

Я подхватил его. Вынес за дверь.

Снова залез в постель – сон больше не шел.

А в восемь утра я открыл дверь и окно,

Чтоб гулявшие кошки могли вернуться,

А остальные – сходить погулять.

До десяти я проспал, а в десять поднялся

И покормил своих кошек девятерых.

Пора отправляться на скачки,

Как каждый день.

Я стоял у окна, глядел

На льющийся дождь.

До ипподрома – миль двадцать езды по шоссе,

По району, который опасен для белых -

А может, для черных тоже.

Я чувствовал – я недоспал,

И решил вернуться в постель.

Так и сделал. Заснул мгновенно -

И сон увидел.

Мне приснилось, что я – там,

На ипподроме,

У окошка ставок, свои номера называю.

Дождь лил ливмя.

Я был на ипподроме.

Я делал и делал ставки, даже выиграл несколько раз -

Но не видел ни лошадей, ни жокеев, ни скачек.

Потом я проснулся.

Дождь по-прежнему лил.

  7