14 
Строго говоря, почти все коммерческие предприятия прятались под покровом caritas. Так называемое honesta copulatio[9] между супругами являлось формулой, утвержденной Церковью для того, чтобы плотские страсти успокаивались и направлялись в единственное русло: продолжение рода. Любовь, за редкими исключениями, была злом, которое свершалось вне пределов семьи. Любовь между мужчиной и женщиной вообще считалась нечистой, а потому предосудительной. Супружество, управляемое рассудком, а не страстью, умеренностью плоти, а не сластолюбием, уважением, а не любовью, — вот что соответствовало Божьим заповедям, тогда как любовь, порождение самых низменных инстинктов, была делом Сатаны. Кристина, как и почти все прочие женщины, принимала такой жребий — до того, пока не встретила Аурелио. Разумеется, conditio sine qua non,[10] позволявшее герцогу выдать дочь замуж, состояло в том, чтобы она была девственницей; Кристина должна была засвидетельствовать свою незапятнанность, оставив пятно добродетельной крови на брачной простыне. Девушка просто не могла себе представить реакции отца, когда он узнает, что она больше не девственница и к тому же носит в своем чреве плод греха. И все-таки, даже предполагая самое худшее, Кристина никак не могла бы догадаться, что ожидает ее на самом деле Наказанием, которое по закону полагался незамужним матерям, была смертная казнь посредством удушения. И Кристина, без всякого сомнения, предпочла бы такой приговор той казни, которой подверг ее отец.
Для женщин, которые забеременели по случайности, возможностей оставалось не много: принять наказание, налагаемое Церковью, родить ребенка, взойти на эшафот и, таким образом очистив свою душу, попасть на небеса; бежать из семьи и сделаться проституткой в лупанарии или, если уж повезёт, быть похищенной из семьи своим возлюбленным и укрыться с ним в другом городе или селении. Определенно, случай Кристины никак не мог относиться к числу последних, поскольку Аурелио даже не имел представления, что его семя обрело жизнь во чреве девушки. Возможно, самым благоприятным решением для нее было бы объявить, что ее изнасиловал незнакомый мужчина. Но Кристина отказывалась даже от такой возможности — и на то было немало причин. Между тем, пока девушка металась в безысходности, живот ее день ото дня округлялся, опережая ход ее мыслей. Кристина не знала, как ей поступить. Ей приходилось пачкать белье кровью ягненка, чтобы изображать перед служанками наступление месячных; она должна была бороться с тошнотой и прятаться от матери, когда ее рвало; а когда размеры ее живота сделались очевидной уликой, девушка накрепко стягивала его поясом под платьем. Кристина не знала, какая судьба ее ожидает однако твердо решила стать матерью. Она ни за что на свете не собиралась отказываться от сына, даже если бы ей пришлось до конца жизни торговать своим телом. В тот день, когда Кристина поняла, что больше не может скрывать свой живот, как бы туго она его ни стягивала, дочь герцога решила, что ей пора бежать из дому. Она спешно принялась укладывать в котомку кое-какое платье и пожитки — за этим занятием ее и застал брат, Жоффруа Второй. Герцог возложил на своего первородного отпрыска почти все полномочия по ведению домашних дел, поскольку Жанна, его супруга, демонстрировала полное отсутствие разумной деятельности. О нравственном облике своей младшей сестры Жоффруа пекся ревностно, но, как оказалось, безуспешно. Кристина настойчиво старалась избегать любых разговоров со своим братцем — не только потому, что полагала, что беседовать им особенно не о чем, но и потому, что презирала его не меньше, чем своего отца. К тому же чем меньше ей приходилось общаться с братом, тем легче удавалось девушке сохранять в неприкосновенности свою внутреннюю жизнь и свои секреты. Застав сестру за тайными сборами, Жоффруа Второй подверг ее инквизиторскому допросу. Дрожа от страха (а причины для страха имелись), девушка хранила непроницаемое молчание и в то же время прикидывала, удастся ли ей выскользнуть из комнаты через зазор между ее братом и дверью.
— А ты способен сохранить тайну? — спросила Кристина, затевая свою интригу.
Этих слов хватило, чтобы ее брат слегка ослабил бдительность и выказал фальшивое чувство понимания и жалости — с единственной целью добиться у нее признания.
— Ну разумеется, — соврал Жоффруа.
— Я хочу, чтобы ты это увидел, — ответила Кристина, поглядывая на котомку, которую держала в руках.
14 
