28 
- Сеньор судья, я родом из предместья,
- его судьба – тоскливая беда,
- однажды ночью в наш квартал явилась
- нужда и там осталась навсегда.
В голосе Молины есть какой-то магнетизм, невозможно не поддаться его воздействию. Некоторые из претендентов, стоящие в очереди следом за Молиной, поворачиваются и уходят, признавая свое поражение; другие же остаются, просто чтобы его послушать.
- Лишь один фонарь не гаснет над пустынной мостовой,
- одиноко и печально освещает он дорогу.
- Это нежность милой мамы, старой женщины простой,
- господин судья, ей нужно поклоняться, как святой.
Парень, который уже прошел отбор, скрежещет зубами от ярости. Может показаться, что в словах этой песни нет ничего особенного, но голос Молины превращает их в откровение, от которого хочется плакать.
- …вот стою я перед вами, оглашайте приговор…
- но когда старушку-маму начинают оскорблять,
- господин судья, несложно хладнокровье потерять.
Каждый раз, когда Молина произносит «господин судья», членам жюри начинает казаться, что они в чем-то виноваты, и каждому из них становится невыносимо стыдно. На глаза наворачивается пелена, и в конце концов все трое чувствуют себя ужасными злодеями.
- Да, сеньоры, в тишине
- суд исполнился печали,
- по преступнику рыдали;
- по доказанной вине
- судьи плакали вдвойне.
Песня заканчивается; в тишине еще слышна вибрация шестой струны. Несколько мгновений спустя трое судей, оставшиеся претенденты, побежденные силачи и даже соперник, которому так ненадолго улыбнулось счастье, – все разражаются восторженными аплодисментами.
Жюри остается только огласить свое решение.
Именно в этот момент на месте событий объявляется негодующий Бальбуэна – номер Молины он пропустил. Художественный руководитель прорывается сквозь толпу, не переставая вопить:
– Бальбуэну никому не удержать! Пусть все меня слышат!
Импресарио не мог придумать ничего лучшего, как пихнуть в бок одного из борцов, которого только что победил Волнорез. Никто не зафиксировал момента, когда сборище силачей превратилось во всеобщую свалку. По воздуху летали стулья, столы и даже перепуганные хореографы. Когда Мо-лине удалось немного освоиться в этой суматохе, он разглядел, что Волнорез Тонге ухватил его импресарио за горло и как раз целится ему в нос, готовясь провести апперкот. Юноша выпустил гитару из рук, бросился сквозь толпу и успел остановить кулак в воздухе. Бальбуэна воспользовался паузой и улизнул, а Молина вовсе и не собирался драться. Однако Волнорез уже глядел на него и усмехался, обнажив людоедские зубы. Свободной рукой он попытался схватить певца за пояс, чтобы оторвать от пола. Но Молина ловко поднырнул, оказался за спиной у чемпиона, провел захват и обездвижил соперника. Один толчок – и гигант валится на пол. Управляющий кабаре, Андре Сеген не верил своим глазам. Четыре охранника кинулись наводить порядок, но Сеген взмахом руки остановил своих горилл. Тонге тут же вскочил на ноги и, словно бык, пригнув голову к земле, отключив рассудок, бросился вперед, готовый растоптать обидчика. Молина соизмерил силу и траекторию чудища и, когда Волнорез обрушился на него, пригнулся, подставил спину и, распрямившись одним рывком, взвалил борца на плечо, как привык поступать со стальными брусками у себя на верфи. Молина держал Волнореза на весу, точно коровью тушу. Юноша крутанулся вокруг своей оси, а потом швырнул чемпиона, припечатав о стену. Если бы здесь находился рефери, он успел бы досчитать и до двадцати. Четырем гориллам пришлось волоком тащить Волнореза с поля битвы. Молина поправил галстук, стряхнул с костюма пыль и огляделся в поисках своей гитары. И тогда увидел, что его импресарио беседует с членами жюри и управляющим кабаре. Юноша предпочел не вмешиваться в их разговор.
Улыбаясь во весь рот, Бальбуэна направился к своему подопечному, положил руку ему на плечо и объявил:
– Контракт подпишем сегодня же. Теперь у вас есть работа.
Место, где Гардель делал первые шаги, теперь распахивало свои двери перед Молиной.
Хуан Молина покидает «Рояль-Пигаль» с затуманенным, беспокойным взглядом. Он идет по Коррьентес, не в силах отделаться от тревожной мысли, что все происшедшее было лишь сном. На город опускается вечер, одна за другой зажигаются разноцветные вывески. Молина закуривает и, поравнявшись с Обелиском [44], поет:
28 
