15 
Вот с другим кое с чем хуже дело обстоит, тревожнее.
Так, недавно на соседней с нами улице, на улице имени Братьев Карамазовых, балкон обвалился. Рухнул. Причем — что особенно настораживает — отпал он враз, как ножом срезанный, без какого-нибудь предварительного потрескивания или раскачивания. Это хозяин потом жаловался, Пысоев Иван Никифорович. «Хоть бы там скрипнуло что, — говорил, — хоть бы пискнуло. Уж я бы что-нибудь да успел выхватить».
Но балкон отторгнулся молчком — и вместе с ним бякнулись на землю некоторые припасы. А именно: сто двадцать килограммов говядины, фляга с медом, половина свиной туши, мешок свежемороженого муксуна, четыре копченых окорока, несколько битых гусей и коробка с крестьянским маслом. Картонная такая коробка. Из-под цветного телевизора.
Человеческих жертв, слава богу, не оказалось. Правда, гуся одного, отлетевшего на проезжую часть, с ходу машиной переехало. «КамАЗом».
Ну, само собой, моментально собрались зеваки. Как из-под земли повырастали.
Хозяин квартиры, Пысоев Иван Никифорович, как был в пижаме и тапочках на босу ногу, кубарем скатился с пятого этажа, растолкал редкую толпу и упал на свое добро животом. А гусей откатившихся, до которых дотянулся, прижал ногами-руками. И так пролежал, пока не подоспело оцепление из родственников и ближайших соседей.
Представляете, какая обидная картина: человек лежит на морозе босой (тапочки-то у него с ног слетели), а эти зеваки-любители стоят над ним и поучают.
Особенно один там выступал, судя по голосу, положительный и практичный мужчина. С практических позиций он и срамил Ивана Никифоровича.
— Балда ты, балда! Тюфяк полосатый! Ты чем думал-то, каким местом? Сахарницей, наверное? Лежишь теперь, отклячил ее… Да разве можно мясо на балконе хранить! А вдруг оттепель. — И, поворачиваясь к окружающим — толпа, как видно, все прибывала, — солидно объяснял: — Мясо надо держать в погребе, в леднике. Самое надежное место. Я лично держу в погребе, у тещи. Далековато, конечно, а что делать? Не потопаешь — не полопаешь…
А Иван Никифорович даже возразить ничего не может, сказать, допустим, что у него нет ни погреба, ни тещи. Он гуся ближайшего подбородком прижимает — ему не до дискуссий. Да и какая, к черту, дискуссия, когда лежишь посреди улицы, как эпилептик.
А тут еще подошли какие-то пацаны, гэпэтэушники, наверное, и загалдели изумленно:
— Ну, дядька! Ну, дает! Гляди, гляди, гусей-то как закопытил! Во куркуль!.. У него там что, свиноферма на балконе была?
Какой-то гражданин заступился за Ивана Никифоровича.
— Тихо, вы! — прикрикнул. — У человека, может, инфаркт. Смотрите-ка, вроде не дышит. «Скорую» надо вызывать.
Один из гэпэтэушников присел перед Иваном Никифоровичем на корточки.
— Дышит, хмырь! — сообщил радостно. — Еще как дышит! Гуся даже растопил — вон сало капает!
Иван Никифорович обреченно зажмурился и сказал себе: «Щас помру!»
Но он не помер. И даже взял реванш за свое унижение. Через минуту Иван Никифорович поднялся — когда сбежались родственники и прибыл на место происшествия вызванный кем-то участковый милиционер, капитан Врезников.
Иван Никифорович поднялся, внимательно обревизовал все и не обнаружил ни в главной куче, ни поблизости целой свиной головы и большого куска баранины, задней части. Значит, пока его тут клеймили, пока зубы заговаривали, какая-то сволочь успела поработать! Иван Никифорович, помня о своей недавней обидной позе, не стал усугублять — хвататься за голову, суетиться, выкрикивать: «Кто?.. Где он?.. Отдайте щас же!.. Держи их!» — и тому подобное. Он сдержанно сообщил о пропаже только капитану Врезникову. Но громко — чтобы и все остальные слышали.
И тотчас его смешное поведение получило оправдание, а эти умники и обличители мгновенно слиняли.
Они сразу же превратились в шайку жуликов или, по крайней мере, в соучастников грабежа. И под двумя взглядами — укоризненно-снисходительным Ивана Никифоровича и строго-вопрошающим капитана Врезникова — быстренько растеклись по переулкам.
…Свиная голова, между прочим, отыскалась. Ровно через неделю. Оказалось, она упала на балкон второго этажа. Но вовремя не была обнаружена, поскольку жилец, кандидат биологических наук товарищ Харисов, находился в командировке в Тюмени. А через неделю он вернулся, сунулся на балкон — положить осетровый балык, презентованный ему тюменскими коллегами, — и видит: лежит какая-то посторонняя свиная башка. Ему и раньше, случалось, забрасывали, из хулиганства, разную пакость, но в этой голове Харисов усмотрел не просто уже хулиганство, а сознательный враждебный выпад, гнусный намек. Дело в том, что Харисов, будучи человеком высокопросвещенным и далеким от религиозных предрассудков, все-таки на дух не принимал свинины. Гены в нем, что ли, срабатывали, кровь предков-мусульман противилась? А эта ненавистная башка к тому же упала точно в коробку с любимыми его утками. Харисов схватил голову и в ярости пульнул через перила.
15 
