26 
Она жила на стоянке для автоприцепов. О том, что происходило в ее жизни за последние пятнадцать лет, она предпочитала не распространяться, но ее вагончик-трейлер был завален недвусмысленными останками неудачного брака. Страницы в журналах мод с фотографиями прекрасных юных девушек, которые могли напомнить Саманту в молодости, были загнуты слишком уж свирепо. Посидев в вагончике, мы отправились перекусить, и я быстро вспомнил, что нам с ней вообще-то вечно было не о чем поговорить, что наши лучшие моменты случались, когда мы дурачились; и тогда я попытался объяснить ей, так просто, насколько мог с чистой совестью, так деликатно, как позволял мне некий чудом сохранившийся у меня кодекс чести, чего мне не было нужно. И в вихре знакомой мне тарантеллы женского противоречия Саманта решила отпустить меня домой, едва поцеловав, и в зеркале заднего вида я уловил ее взгляд, направленный мне вслед из-за двери вагончика, забранной проволочной сеткой.
Однако, не доехав до шоссе, я развернулся. Ночь была слишком уж темной – темной такой темнотой, когда память становится единственным, что перед собой видишь. Окно и дверь вагончика Саманты почернели к тому времени, как я вернулся спустя двадцать минут после моего отъезда; я не стал стучать, не стал звать ее. Я пробрался через темный вагончик к кровати, все еще думая о том, какой помнили ее мои глаза и руки все те годы назад, – изгиб ее спины, ширину ее бедер, ее шелковистые на ощупь, неразвитые половые губы, наводившие на мысль о запретной юности; и теперь мне было не понять, бодрствовала ли она, или же звук, который слышался мне в темном вагончике, был шорохом ее сна. Если бы она сказала «нет» или попросила меня остановиться, клянусь, я так бы и сделал; я почти уверен в этом. Но когда я увидел белизну ее спины, озаренную прерывистым сиянием разбитого фонаря за окном, и когда звук, издаваемый дверью, которую я не прикрыл за собой и которая теперь хлопала на ветру, смешивался с тихими полусонными звуками, вырывавшимися у нее в то время, как я ее трахал, у меня возникло то же старое ощущение, что память моя превращается в дым, что будущее превращается в дым, что мне нечего вспомнить – ни того, что уже было, ни того, что еще будет, ощущение, что я потерян для самого себя, прошлого и будущего, бредовая амнезия, которая, оттого что Саманта снова стала для меня практически незнакомкой, была лишь чище, как будто чистейший в мире наркотик, струящийся по моим венам. Я не путаю это ощущение с любовью. Но я также не отрицаю, что это может быть неким видом любви. Это последний подлинно анархический акт, оставленный нам нашим тысячелетием, последний шанс вырвать любовь у сексуальных идеологов, которые по-настоящему любили только власть: и кто знает, чем была наполнена голова Саманты в этот момент, – всеми воспоминаниями, что покидали ее стремительным потоком? Кто знает, были ли ее глаза наполнены лицами юных девушек из журналов мод, думала ли она в этот миг забвения, что она – не просто одна из этих девушек, а все они, ряд за рядом юных девушек на бесчисленных рядах кроватей? Может, ее голова была наполнена величественными откровениями, которые мне и не снились, может, она решала ребусы этого проклятого мироздания один за другим, а я был ничем иным, как источником энергии для всех ее открытий. Я не кончил с ней, а ушел еще твердым, поцеловав ее в копчик.
На шоссе я затормозил среди ночи у первой попавшейся мне телефонной будки. Я позвонил Морган, которую пару лет не видел, – она не подошла к телефону; тогда я позвонил Дори, которая живет подо мной в «Хэмблине» и чей муж работает в ночную смену в телефонной компании. Она тоже не подошла. Тогда я позвонил Илане, пользуясь нашим обычным сигналом: после первого гудка повесил трубку и сразу перезвонил. Я никогда не понимал, в чем был смысл этого сигнала и кого или что нужно было таким способом обманывать, но я все равно им пользовался, как она всегда меня просила. Я встретил Илану в книжном, как и Саманту; ее только что поймали, когда она пыталась украсть книгу. Она униженно оправдывалась перед менеджером, что просто машинально положила книгу в сумку, без малейшей задней мысли, и тут я ввязался в разговор:
– Я уверен, что она не собиралась красть эту книгу.
Мы все стояли в дверях, через которые она хотела проскользнуть с добычей, – Илана, и грозный управляющий магазином, и пронырливый служащий, поймавший ее.
– Вы знаете эту женщину? – спросил меня менеджер.
26 
