120 
— Да.
— Значит, твой законопроект чисто эгоистический?
— Честно говоря, да.
— А тебе не приходило в голову, Публий Долабелла, что два плебейских трибуна, выступившие против твоего предложения, не дадут тебе провести его?
— Да, конечно.
— В таком случае что ты должен был сделать как плебейский трибун? Каковы обязанности трибуна?
Долабелла удивился.
— Обязанности?
— Я понимаю, что твое патрицианское происхождение не дает тебе вникнуть в заботы каких-то плебеев, Публий Долабелла, но ведь у тебя уже есть небольшой политический опыт. Ты должен бы знать, что надо делать, когда тебе так упорно противостоят. Что же?
— Э-э… я не знаю.
Стальные глаза не мигали. Они ввинчивались в глаза Долабеллы, как два сверла.
— Настойчивость — качество, достойное восхищения, Публий Долабелла, но не в бесконечном своем варианте. Когда двое твоих коллег отвергают твое предложение на всех собраниях в течение трех месяцев, вопрос ясен: оно неприемлемо, его надо снять. Но ты мучаешь всех уже десять месяцев! И бесполезно сидеть тут с видом кающегося ребенка. Уличные банды организовал, возможно, не ты, это до тебя сделал Клодий, но раз уж они существовали, ты решил их поднять. И стоял в стороне, когда избивали твоих коллег, кстати неприкосновенных по статусу. Марк Антоний сбросил с Тарпейской скалы двадцать римлян, твоих соотечественников, но ни на ком из них не было и сотой доли твоей вины, Публий Долабелла. По справедливости я должен приговорить тебя к той же судьбе. Кстати, и Марка Антония тоже, который должен был знать, кто виновен на деле. Но вы с ним уже лет двадцать мочитесь рядом, придерживая друг друга за пенис.
Наступило молчание. Долабелла сидел, стиснув зубы, на лбу его выступил пот. О, только бы капли не попали в глаза! Он боялся сморгнуть, поднять к ним руку.
— Публий Корнелий Долабелла, как великий понтифик я обязан сообщить тебе, что твое усыновление плебейской семьей незаконно. Ты не получил моего согласия, а в соответствии с lex Clodia таковое согласие необходимо. Поэтому ты немедленно сложишь с себя обязанности плебейского трибуна и не будешь принимать участия в общественной жизни до заседания суда по делам о банкротстве, куда ты сможешь обратиться с просьбой о рассмотрении твоего случая. У закона есть механизмы, позволяющие справиться с такими ситуациями, как твоя, и поскольку жюри будет состоять из людей твоего ранга, ты отделаешься легче, чем заслуживаешь. А теперь иди.
Цезарь опустил голову.
— И это все? — не веря своим ушам, спросил Долабелла.
Цезарь уже взял в руки свиток.
— Это все, Публий Долабелла. Ты считаешь меня неспособным отличать виновных от невиновных? В этой ситуации ты просто орудие.
«Просто орудие» с большим облегчением поднялось.
— Еще одно, — остановил его Цезарь, не отрываясь от свитка.
— Да, Цезарь?
— Тебе запрещается видеться с Марком Антонием. У меня есть информаторы, Долабелла, так что советую тебе не нарушать этот запрет. Vale.
Спустя два дня заместитель диктатора прибыл в Рим. Он въехал через Капенские ворота во главе эскадрона германской кавалерии, верхом на государственном коне, крупном красивом животном, таком же белом, как и прежний государственный конь Помпея Великого. Но Антоний превзошел Помпея. У того конь был накрыт ярко-красной кожаной попоной. А у Антония попоной служила шкура леопарда. Сам же он был в коротком плаще, схваченном золотой цепью под горлом. Одна пола картинно откинута на спину, демонстрируя восхитительную огненно-алую подкладку в тон тунике того же цвета. Золотая кираса плотно облегает мощную грудную клетку. На ней Геркулес (Антонии вели род от Геркулеса) убивает Немейского льва. Красные кожаные полоски рукавов и юбки отделаны золотым кружевом и сплошь усыпаны золотыми бляшками и шипами. Золотой афинский шлем украшен ярко-красными страусовыми перьями (по своей редкости они вместе с окраской обошлись ему в десять талантов) и привязан к левому заднему рогу седла. Антоний не надел шлем, чтобы глазеющая толпа сразу узнала, кто это едет, столь ослепительный, столь похожий на бога. Чтобы потешить свое тщеславие еще пуще, он раздал эскадрону германцев ярко-красные покрывала для их черных коней, а самих всадников разодел в нефальшивое серебро и львиные шкуры, причем головы хищников были надеты на шлемы, а лапы завязаны на груди.
120 
