Цезарь определенно вышел из себя. Антоний, потрясенный до глубины души, сделал глубокий вдох. Как он мог забыть о его крутом нраве?
— И ты еще смеешь дерзить мне? Задумайся, кто ты есть? Я создал тебя, я вытащил тебя из нищеты и безвестия. Но я же могу и низвергнуть тебя туда, откуда ты вышел. Да, ты мой родич, но я с большой легкостью найду тебе замену среди дюжины более эффективных и умных людей! Где твое благоразумие, где здравый смысл? Очевидно, я просил слишком о многом! Ты — мясник и дурак, и твое безрассудство осложняет до бесконечности стоящие передо мной задачи. Я принужден устранять последствия твоей жестокости! Я, неуклонно проводивший политику милосердия в отношении наших сограждан с того самого момента, как перешел Рубикон! И как прикажешь теперь назвать эту резню? Неужели Цезарь не может надеяться, что его заместитель станет вести себя как цивилизованный, образованный человек! Как ты думаешь, что скажет Катон, когда услышит об этой бойне? Или Цицерон? Ты — злой дух, который задушил мое милосердие, и я не поблагодарю тебя за это!
Заместитель диктатора поднял руки, сдаваясь.
— Ладно, ладно! Я совершил ошибку! Прости, прости!
— Раскаяние запоздало, Антоний. Было по меньшей мере полсотни способов справиться с беспорядками, ограничившись одной-двумя жертвами. Почему ты не вооружил десятый легион щитами и палками, как сделал Гай Марий, когда урезонивал значительно большую орду Сатурнина? Тебе не пришло в голову, что, приказав десятому убивать, ты переложил на них часть своей вины? Как я объясню им такое, не говоря уже о гражданском населении? — В ледяных глазах плескалось отвращение. — Я никогда тебе этого не забуду и никогда тебя не прощу. Более того, твой проступок явственно говорит мне, что тебе нравится власть и ты используешь ее так, что это становится опасно не только для государства, но и для меня.
— Я разжалован? — спросил Антоний, приподнимаясь с кресла. — Ты закончил?
— Нет, ты не разжалован, и я не закончил. Опусти свою задницу на место, — сказал Цезарь с прежней степенью неприязни. — Куда делось серебро из казны?
— Ах, это!
— Да, это.
— Я взял его, чтобы заплатить легионам, но еще не успел отчеканить монеты, — ответил Антоний, пожимая плечами.
— Значит, оно в храме Юноны Монеты?
— Хм… нет.
— Где же оно?
— В моем доме. Я думал, так будет безопаснее.
— В твоем доме. Ты имеешь в виду дом Помпея Магна?
— Ну да.
— Почему ты решил, что можешь переехать туда?
— Мне понадобилось жилье попросторнее, а дом Магна все равно пустовал.
— Я понимаю, почему ты выбрал его. У тебя такой же вульгарный вкус, как у Магна. Но будь добр, возвратись в свой дом, Антоний. Как только я найду время, дом Магна будет выставлен на аукцион вместе с остальным его имуществом, а также имуществом тех, кто не получит прощения после кампании в провинции Африка. Вся выручка от продаж пойдет государству. Ни моим родичам, ни наемным служащим на эти торги лучше не соваться. У меня на службе я не потерплю Хрисогонов. Уничтожу на месте, без суда и без Цицерона. Даже и не пытайся украсть что-то у Рима. А серебро верни в казну. Теперь можешь идти.
Он выждал, когда Антоний дойдет до двери, и заговорил опять:
— Кстати, сколько мы должны моим легионам?
Антоний растерялся.
— Не знаю, Цезарь.
— Не знаешь, а серебро взял. Причем все серебро. Послушай, заместитель диктатора, я очень советую тебе убедить армейских кассиров прислать свои книги ко мне в Рим. Тебе ведь было велено доставить солдат в Италию, поместить в лагерь и аккуратно им платить. Им вообще хоть что-нибудь заплатили?
— Я не знаю, — повторил Антоний и в мгновение ока исчез.
— Почему ты сразу не погнал его с должности, Гай? — спросил дядя Антония, заглянувший к Цезарю отобедать.
— Я очень хотел бы. Но, Луций, это не так просто.
Во взгляде Луция беспокойство уступило место грусти.
— Объясни.
— Прежде всего, ошибся я сам, доверившись Антонию. Но выпустить его из-под контроля сейчас было бы еще большей ошибкой, — сказал Цезарь, сосредоточенно разжевывая корешок сельдерея. — Подумай, Луций. Почти год Антоний управлял всей Италией и был единственным командиром находящихся в ней легионов. С ними он проводил большую часть своего времени, особенно с марта. Я был далеко, а он внимательно следил, чтобы ни один мой человек не подобрался к войскам. Есть свидетельства, что солдатам вообще не платили, так что к настоящему времени мы задолжали им года за два. Антоний сделал вид, что вообще ничего не знает, но восемнадцать тысяч талантов серебра взял из казны и унес в дом Магна. Якобы для последующей чеканки монет в храме Юноны Монеты. Но в храме этого серебра до сих пор нет.