Толпа внимательно слушала, без разочарования и без гнева, какие могли бы ее охватить, начни он речь по-другому.
— Спишите долги — и Цезарю не надо будет возвращать Риму ни одного сестерция! Он сможет сесть, положить ноги на стол и облегченно вздохнуть. И ему не надо будет ронять слезы при мысли о пустой казне. Он ничего не должен Риму, его долг списан вместе со всеми другими долгами. Скажите-ка мне, допустимо ли это? Нет, нет и нет! Об этом смешно даже думать! Цезарь — честный человек, считающий, что долги надо платить, и любой честный человек вместе с ним должен сказать «нет» всеобщему аннулированию полученных в прошлом кредитов.
«О, очень умно!» — подумал Луций, получая огромное удовольствие.
А Цезарь шел дальше. Конечно, говорил он, следует ввести определенные меры, которые облегчат решение проблемы. И они будут введены обязательно. Он понимает, какие трудные сейчас времена. Римским домовладельцам снизят годовую ренту на две тысячи сестерциев, италийским домовладельцам — на шестьсот. Потом он объявит о других мерах, но может заверить, что погашение самых больших долгов будет проведено на условиях, выгодных как для должников, так и для кредиторов. Однако пока надо потерпеть, потому что новые правила должны быть справедливыми и объективными, а на выработку таких правил потребуется какое-то время.
Затем он объявил о новой фискальной политике, которая, опять же, не вступит в действие прямо с утра. Почему? Потому что следует провернуть уйму бумажной работы! А суть новой политики заключается в том, что государство будет занимать деньги у частных лиц, у фирм, у городов и районов Италии, да, собственно, и всей Римской империи. Цари-клиенты тоже не откажутся стать кредиторами Рима под десять простых процентов. Государство, говорил Цезарь, уже не может жить на налоги, которые оно сейчас собирает с перевозки товаров через границу, с хозяев, освободивших раба, с провинций, с военных трофеев. Но у нас нет подоходного налога, нет подушного налога, нет налога на собственность и на частные банки, так откуда взять деньги? Ответ Цезаря прост: государство будет их занимать. Занимать, а не множить налоги. Таким образом, даже бедняки смогут стать кредиторами Рима! Что послужит залогом? Да тот же Рим! Самое величайшее государство на свете, неспособное обанкротиться ни сейчас, ни в грядущем!
Однако, предупредил он, для мужчин, имеющих страсть к дорогим украшениям на одежде, и томных дам, разъезжающих в паланкинах, отделанных тирским пурпуром и океанским жемчугом, скоро наступят черные дни. Еще один налог все-таки будет введен! Без солидного взноса в казну больше никаких экстравагантно-пышных банкетов, никакого пурпура и дорогущего лазерпиция, чтобы избавиться от симптомов обжорства!
В заключение он сказал, что в глаза ему бросилось огромное количество собственности, принадлежащей лицам, высланным из Рима и лишенным гражданства за преступления против государства. Эта собственность будет выставлена на аукцион, а выручка пойдет в казну, которая уже немного пополнилась благодаря пяти тысячам талантов золота, подаренным египетской царицей Клеопатрой, и двум тысячам талантов золота от киммерийского царя Асандера.
— Никаких проскрипций не будет! — крикнул он. — Никто не извлечет пользы из бед тех несчастных, что аннулировали свое право называться римскими гражданами! Я не стану освобождать рабов за донос! Я даже не стану давать за это награду! Я уже знаю все, что должен знать. Всадники-предприниматели — вот источник благополучия Рима, и именно их я призываю оказать стране помощь для скорейшего исцеления нанесенных ей ужасных ран. — Он вскинул вверх руки. — Да здравствует сенат и народ Рима! Да здравствует Рим!
Великолепная речь. Простая, понятная, без каких-либо риторических ухищрений. И это сработало. Тысячи римлян ушли с чувством, что Рим теперь под надежной защитой того, кто искренне хочет ему помочь, не проливая еще большей крови. В конце концов, Цезаря не было в Риме, когда на Форуме случилась резня. Если бы он был здесь, ничего не произошло бы. Ибо в речи его, помимо всего прочего, прозвучало и извинение за эту бойню. Все причастные к ней будут наказаны — так он сказал.
— Он скользкий, как угорь, — скаля зубы, сказал Гай Кассий своей теще.
— Дорогой мой Кассий, у него больше ума в безымянном пальце, чем в головах всей знати Рима, — ответила Сервилия. — Ты весьма упрочишь свое положение, даже если вынесешь из общения с ним только это. Сколько у тебя наличных?