— И где же ты их поселишь? — спросил Кальвин.
— Возле Нарбона.
— К концу марта в Риме будут знать о Мунде, — сказал Кальвин, не скрывая удовольствия. — Когда ты возвратишься, Рим уже смирится с неизбежным. А сенат, наверное, проголосует за твое пожизненное диктаторство.
— Они могут голосовать за что хотят, — равнодушно ответил Цезарь. — В следующем году в это время я буду на пути в Сирию.
— В Сирию?!
— С Басом, занявшим Апамею, Корнифицием, занявшим Антиохию, и Антистием Ветом, который станет губернатором и посмотрит, что можно сделать, чтобы пресечь беспорядки, ответ очевиден. Парфяне обязательно туда вторгнутся в течение этих двух лет. Поэтому я обязан опередить их. Я хочу последовать примеру Александра Великого, то есть завоевать земли от Армении до Бактрии и Согдианы и от Гедросии и Кармании до Месопотамии, да еще прихватить Индию, — спокойно объяснил Цезарь. — Парфяне очень зарятся на территории к западу от Евфрата, поэтому наши интересы на восточной его стороне.
— О боги, на это понадобится как минимум лет пять! — ахнул Кальвин. — Разве ты не боишься предоставить Рим самому себе так надолго? Посмотри, что произошло, когда ты исчез в Египте на каких-то несколько месяцев, а тут пройдут годы. Цезарь, и не рассчитывай, что Рим будет процветать, пока ты будешь мотаться по свету!
— Я не собираюсь мотаться по свету! — сквозь зубы возразил Цезарь. — Я удивлен, Кальвин, твоему непониманию, что гражданские войны стоят денег! Денег, которых у Рима нет! Денег, которые я найду в Парфянском царстве!
Они заняли Кордубу без боя. Город открыл ворота и просил пощады, взывая к знаменитому милосердию Цезаря. Но пощады не было. Цезарь собрал всех мужчин призывного возраста и казнил их на месте, а потом приказал городу заплатить штраф, равный штрафу, наложенному на Утику.
2
Накануне отъезда в Испанию, чтобы служить у Цезаря личным контуберналом, Гай Октавий тяжело заболел воспалением легких. И только к середине февраля он почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы покинуть Рим, несмотря на отчаянное сопротивление матери. Календарь точно совпадал с сезонами впервые за сотню лет, значит, февраль — это засыпанные снегом перевалы и холодные ветры.
— Ты не доедешь туда живым! — в отчаянии крикнула Атия.
— Нет, мама, доеду. Что со мной может случиться, если я буду ехать в экипаже с горячими кирпичами и множеством пледов?
Таким образом, несмотря на все протесты, молодой человек уехал, с удивлением обнаружив, что зимнее путешествие (в тепличных, правда, условиях) не вызывает у него приступов астмы, как он теперь называл свою болезнь. Цезарь прислал к юноше Хапд-эфане, давшего ему несколько полезных советов. На дорогах снег, в воздухе нет ни цветочной пыльцы, ни прочей пыли, включая шерстинки животных. Да и морозец сухой, а не влажный. К своему удовольствию, Октавий почувствовал себя даже лучше, когда взял лопату и стал помогать расчищать Домициеву дорогу, ибо на Генавском перевале экипаж застрял в снегу. Трудно дышалось ему лишь единожды, когда пришлось ехать по гати через болота в устье реки Родан. Но это длилось какую-то сотню миль. На пике перевала через прибрежные Пиренеи он остановился посмотреть на трофеи Помпея Великого, изрядно потрепанные погодой, потом спустился в Ближнюю Испанию лаккетанов, где уже наступила весна, влажная и безветренная. Но приступы все равно не возобновились.
В Кастулоне он узнал, что под Мундой разыгралось решающее сражение и что Цезарь в Кордубе. Октавий поехал в Кордубу.
И прибыл туда на двадцать третий день марта. В городе стояло зловоние. Всюду кровь и дым от десятков погребальных костров, но, к счастью, дворец губернатора располагался выше того места, где, как догадался Октавий, проходила массовая казнь. Удивляясь своей физической выносливости, он с неменьшим удивлением понял, что может спокойно смотреть на последствия бойни. По крайней мере, хоть в этом смысле он ничем не отличается от других. Факт, который ему очень понравился. Болезненно опасаясь, что из-за хрупкой внешности все сочтут его хилым неженкой, он также боялся, что вид и запах крови лишат его мужества, но этого не произошло.
В фойе дворца сидел молодой человек в военном платье, явно облеченный обязанностью фильтровать посетителей. Часовые снаружи, глядя на богатое убранство личного экипажа Октавия, без возражений пропустили его. Но этот юноша не собирался быть таким услужливым.