— О, это я понял, как только увидел его. Но нервы Октавия как туго натянутые канаты, которые держат его, не давая упасть. Цезарю это не было свойственно, если судить по историческим книгам. Ужасно думать, Квинт, что теперь все сведения о нем мы будем черпать лишь в этих трудах.
— Тебе нехорошо, — сказал Агриппа, когда они шли к причалу.
Поднимался ветер.
— Это запретная тема. У меня есть ты, и этого достаточно.
— Кто посмел убить Цезаря?
— Наследники Бибула, Катона и boni, я думаю. Они не избегнут наказания. — Его голос стал тихим, почти неслышным. — Клянусь Солом Индигесом, Теллус и Либером Патером, что я потребую возмездия!
Открытая лодка вышла в неспокойное море — и Агриппа оказался нянькой Октавия, ибо Скилак, его личный слуга, слег от морской болезни раньше, чем хозяин. По мнению Агриппы, Скилак пусть умирает, но Октавий — нет. Приступы тошноты перемежались приступами астмы, лицо Октавия становилось серо-багровым, и Агриппе казалось, что он вот-вот умрет. Но у них не было другого выбора, кроме как идти на запад, в Италию. Ветер и волны гнали их к ней. Октавий не был беспокойным или требовательным пациентом. Он просто лежал на дне лодки, на доске, оберегавшей его от контакта с застоявшейся, хлюпающей под ним водой. Самое большее, что Агриппа мог сделать, — это придерживать голову друга в повернутом набок положении, чтобы тот не задохнулся, втянув в себя рвотную массу — практически чистую и прозрачную слизь.
Агриппа почему-то чувствовал, что этот болезненный паренек, которого он лишь на несколько месяцев старше, вовсе не собирается умирать или кануть в безвестие даже теперь, когда его всемогущего родича и покровителя уже нет и некому проталкивать его наверх. Придет день, и возмужавший Октавий приобретет в Риме власть гораздо большую, чем обладали старшие члены его семьи. «Он станет видным сенатором, и ему понадобятся воины, такие как Сальвидиен и я. Ему также понадобятся сведущие канцеляристы, такие как, например, Меценат, и нам следует быть возле него, что бы ни случилось. Все те годы, что должны пробежать от сегодняшнего дня и до того времени, когда Гай Октавий поднимется на ноги. Меценат слишком знатен для вхождения в чью-либо клиентуру, но как только Октавий поправится, я спрошу у него, нельзя ли мне стать его первым клиентом, и дам совет сделать Сальвидиена вторым».
Когда Октавий попытался сесть, Агриппа взял друга на руки и перенес туда, куда указал слабый жест. Там ему легче дышалось, а сагум защищал его от дождя и от пены. «По крайней мере, — думал Агриппа, — плавание будет недолгим. Мы доберемся до Италии скорее, чем думаем, и как только окажемся на твердой земле, его астма пройдет. Ну, не астма, так морская болезнь непременно уймется. Астма? Что за редкостная хвороба? Кто-нибудь прежде хоть что-нибудь слышал о ней?»
Но высадка на твердую землю не принесла много радости. Шторм отнес их в Барий, на шестьдесят миль севернее Брундизия.
Развязав кошелек Октавия — своих денег у него не было, — Агриппа заплатил владельцу лодки и перенес друга на берег. Скилак семенил за ним, поддерживаемый слугой Агриппы Формионом, который, с точки зрения Агриппы, представлял собой нечто среднее между абсолютной бедностью и некоторой претензией на элегантность.
— Найми две двуколки, и мы сразу же отправимся в Брундизий, — сказал Октавий.
Сойдя на берег, он стал выглядеть гораздо лучше.
— Завтра, — твердо сказал Агриппа.
— День только начался. Сегодня, Агриппа, и никаких возражений.
Во время путешествия по незнакомой Мунициевой дороге астма чуть отпустила, хотя оба мула, запряженные в его коляску, линяли. Но Октавий отказывался останавливаться где-либо дольше, чем требовалось для смены мулов. В результате они уже к ночи прибыли в дом Авла Плавтия.
— Филипп не смог приехать, ему нельзя оставить Рим, — объяснил Плавтий, показывая Агриппе, куда положить Октавия, — но он прислал срочной почтой письмо, и Атия тоже.
Октавий полулежал на подушках на удобной кушетке. Дышать становилось все легче и легче. Он протянул руку Агриппе.
— Видишь? — спросил он, улыбаясь, как Цезарь. — Я знал, что с Марком Агриппой мне бояться нечего. Спасибо тебе.
— Когда вы ели последний раз? — спросил Плавтий.
— В Аполлонии, — ответил голодный Агриппа.
— Где письма? — требовательно спросил Октавий, больше жаждавший новостей, чем еды.