3

Октавиан приехал в Рим в майские ноны, сопровождаемый только слугами. Его мать и отчим отказались принять участие в этой безумной затее. В четвертом часу дня он прошел через Капенские ворота и направился к Римскому Форуму, одетый в белоснежную тогу с узкой пурпурной каймой всадника по открытому правому плечу туники. Благодаря многочасовой практике хождения в ботинках на толстой подошве он производил нужное впечатление на людей, заставляя их оборачиваться и поражаться ему, ибо высокий величественный молодой человек имел осанку, исключавшую чопорность или наличие какого-либо волнения. Показать то или другое означало потерять лицо. С высоко поднятой головой, увенчанной блестящей массой волнистых светлых волос, с полуулыбкой на тонких губах он шел по Священной дороге. Лицо излучало неподдельное дружелюбие, которым всегда так славился Цезарь.

— Это наследник Цезаря! — шептал один из его слуг зевакам.

— Наследник Цезаря прибыл в Рим! — шептал другой.

День был чудесным, небо — безоблачным, но все портила влажность. Из-за нее небосвод потерял две трети обычной голубизны. Вокруг солнца, на некотором расстоянии, сиял ореол, люди показывали на него пальцами и дивились, что бы мог означать этот знак. Кольца вокруг полной луны нередко видели все, но вокруг солнца? Небывалое дело! Исключительный, исключительный знак!

Оказалось нетрудно найти место, где горел Цезарь. Оно все еще было покрыто цветами, куколками и шариками. Октавиан свернул со Священной улицы и встал у стены. Там, пока собиралась толпа, он накрыл голову складкой тоги и стал молча молиться.

Под ближайшим храмом Кастора и Поллукса располагались конторы коллегии плебейских трибунов. Луций Антоний, плебейский трибун, распахнул тяжелую дверь как раз тогда, когда Октавиан убирал с лица плотную ткань импровизированного покрова.

Самый молодой из троих Антониев считался и самым умным из них, но у него имелись свои недостатки, мешавшие ему добиться столь же высокого общественного признания, какого добился его старший брат. Он был полноват, лысоват, смешлив и язвителен, что неоднократно являлось причиной его стычек с Марком.

Он остановился понаблюдать за окончившим молиться юнцом, подавляя желание расхохотаться. Что за вид! Так это и есть внучок Цезаря, его знаменитый наследник? Никто из Антониев не входил в окружение Луция Цезаря, и Луций Антоний не припоминал, чтобы он когда-либо видел Гая Октавия, но это был, без сомнения, тот самый Октавий, и никто другой. К тому же Луций знал, что его брат Гай, исполнявший обязанности городского претора, получил письмо от Гая Октавия, в котором тот уведомлял, что прибудет в Рим в майские ноны, и просил разрешить ему произнести что-то там с ростры.

«Да, это он, наследничек Цезаря. Надо же, какой смешной! Эти ботинки! Кого он пытается обмануть? И куда смотрит его парикмахер? У него волосы длиннее, чем у Брута. Самый настоящий маленький фендрик — посмотрите, как тщательно он укладывает складки своей тоги. И это лучший твой выбор, Цезарь? Ты предпочел этого гомика моему брату? С головой у тебя явно было не все в порядке, когда ты писал свое завещание, дорогой кузен Гай».

— Ave, — сказал он, подходя к Октавиану с протянутой для рукопожатия рукой.

— Луций Антоний? — спросил Октавиан с улыбкой Цезаря, сбивающей с толку.

Он выдержал костедробильное рукопожатие, и ни один мускул не дрогнул на юном лице.

— Конечно Луций Антоний, Октавий, — радостно сказал Луций. — Мы кузены. Ты виделся с дядюшкой Луцием?

— Да. Я посетил его в Неаполе несколько рыночных интервалов назад. Он прихворнул, но был рад меня видеть.

  280