1

Ровно через двадцать лет носче своего собственного памятного консульства, во время которого (как говорилось всем, кто был готов слушать) он спас свою страну, Марк Туллий Цицерон вновь оказался в центре событий. Страх за свое благополучие в течение этих двадцати лет стабильно удерживал его от предприятий подобного рода, и лишь однажды он отчаянно попытался спасти погибающую Республику, почти отговорив Помпея Великого от гражданской войны, но вмешался Катон. Однако теперь, когда Марк Антоний ушел на север, Цицерон не видел в Риме никого, кто мог бы ему помешать. Наконец-то золотой язык добьется большего, чем военная мощь и грубая сила!

Хотя он ненавидел Цезаря и постоянно пытался принизить его, в глубине души он всегда знал, что Цезарь — феникс, способный возрождаться из пепла. Словно по иронии судьбы он получил тому подтверждение, когда после физического сожжения в небесах зажглась звезда, чтобы сказать всему римскому миру, что Цезарь никогда, никогда не уйдет. Но против Антония действовать было легче. Грубый, нетерпеливый, жестокий, импульсивный и безрассудный Антоний давал весьма много поводов для нападок. И захваченный силой собственного красноречия Цицерон принялся уничтожать его, твердо зная, что эта мишень уже не способна подняться.

Его голова была полна грез. Ему виделась обновленная Римская республика, восстановленная под началом людей, уважающих ее институты и чтящих принципы mos maiorum. Оставалось лишь убедить сенат и народ, что освободители — это подлинные герои, что Марк Брут, Децим Брут и Гай Кассий, которых Антоний теперь выставлял худшими врагами Рима, действовали правильно. А Антоний не прав. И если в это упрощенное уравнение Цицерон не вставил Октавиана, то у него имелась уважительная причина. Октавиан был девятнадцатилетним юношей, второстепенной фигурой на шахматной доске, обманкой, несущей в самой себе семена собственного разрушения.

Когда Гай Вибий Панса и Авл Гиртий в первый день нового года обрели консульские полномочия, статус Марка Антония поколебался. Консулом он уже не был, лишь консуляром, и какой бы властью ни обладал, у него можно было отнять эту власть. Подобно другим своим предшественникам, Антоний не позаботился получить полномочия губернатора от сената. Он обратился к плебсу. А решение плебса можно было оспорить, ибо Плебейские собрания представляли не весь народ Рима. Патриции на них не ходят, их мнение не учли. К тому же в отличие от других комиций и сената плебс не был обязан начинать свои собрания с культовых ритуалов. Молитвы не читались, знаки не определялись. Незначительный аргумент, ведь и Помпей Великий, и Марк Красс, и Цезарь получали провинции и полномочия тоже от плебса, но тем не менее Цицерон воспользовался и им.

Между вторым днем сентября и первым днем нового года он четыре раза выступал против Антония, и с большим успехом. Сенат, полный креатур Антония, начинал колебаться, ибо само поведение Антония затрудняло его защиту. Хотя и не имелось реальных свидетельств тому, что Антоний принимал участие в заговоре освободителей, логических домыслов было достаточно, чтобы покончить с его карьерой. А грубое обращение этого человека с наследником Цезаря завело его сторонников в тупик, потому что большинство из них были назначены Цезарем. Антоний ведь пришел к власти именно как наследник Цезаря, хотя и не названный в завещании. Зрелый мужчина, он естественно привлек к себе потрясающее число клиентов Цезаря, чем очень упрочил свое положение. Но теперь настоящий наследник Цезаря переманивал их на свою сторону — от первых рядов палаты и до последних. Октавиан не мог еще сказать, что большинство сенаторов сожалеют о своей связи с Антонием, но к тому шло, ибо Цицерон деятельно обрабатывал их для него — преследуя собственные цели. Как только сенаторы отойдут от Антония, он повернет их не к Октавиану, а к освободителям. Надо лишь представить все так, словно сам Октавиан предпочитает освободителей Марку Антонию, и в этом Цицерону весьма помогал тот факт, что молодой Октавиан не был сенатором и поэтому не мог, конечно, понять, что Цицерон его использует.

  303