— Они соберутся и найдут укрытие, — сказал Аллиен старшим центурионам. — Будем считать, что они в безопасности… по крайней мере, на какое-то время. За это время нам нужно придумать, как войти внутрь.
— Только не через решетки, — сказал primipilus Маллий. — Тараны бесполезны, и у нас нет ничего, способного резать железо.
— Но мы можем сделать вид, что считаем возможным разбить их, — сказал Аллиен. — Ланий, начинай. — Он вскинул брови. — Есть какие-нибудь идеи?
— Можно применить лестницы с кошками. В городе не хватит людей, чтобы ждать нас на каждой пяди стены с горшками горячего масла, и у этих олухов нет осадных копий. Мы поищем слабые места, — сказал Судит.
— Так и сделаем. Что еще?
— Можно попытаться найти кого-нибудь из местных жителей и… хм… вежливо расспросить, нет ли других лазеек в город, — сказал pilus prior Каллум.
— Ты и расспросишь! — усмехнулся Аллиен.
Вскоре отряд Каллума вернулся с двумя жителями ближней деревни. Вежливость не понадобилась. Они были очень сердиты на горожан, потому что те сожгли их сады и огороды.
— Вон там, видишь? — сказал один, указывая.
Основным фактором неприступности Ксанфа было то, что тыльная его часть примыкала к почти отвесному склону скалы.
— Вижу, но не понимаю, — сказал Аллиен.
— Скала не такая крутая, как кажется. Мы можем показать вам с десяток змеиных троп, которые приведут вас к довольно широким выступам и карнизам. Я знаю, что оттуда попасть в город нельзя, но это — начало для умного и проворного человека. Там нет патрулей, хотя есть защита. — Садовник сплюнул. — Говнюки, они сожгли наши цветущие яблони, капусту, салат. У нас остались только лук и пастернак.
— Будь спокоен, друг, когда мы возьмем город, твоя деревня первой получит все, что там найдется, — сказал Каллум. — Я имею в виду съестное.
Он надвинул на лоб шлем с огромным алым гребнем из крашеного лошадиного волоса и похлопал по бедру дубинкой.
— Правильно, туда пойдут самые проворные. Макрон, Понтий, Кафон, ваши легионы самые молодые, а я не хочу, чтобы у кого-нибудь голова закружилась от высоты. Отправляйтесь!
К полудню авангард десанта был уже наверху. Крен скалы давал легионерам возможность увидеть, что внизу их ждет плотный палисад кольев шириной в несколько футов. Принесенные железные крюки вбили в камень, затем привязали к ним длинные веревки. Храбрецы спускались вниз и в ожидании зависали, а сотоварищи наверху начинали раскачивать их, как раскачивают детей на качелях. Когда размах «качелей» становился достаточным, десантник перелетал через грозный палисад и спрыгивал за ним на землю.
Весь вечер солдаты один за другим проникали с тыла в город и строились в плотный квадрат. Когда людей накопилось побольше, они разделились на два квадрата и стали пробиваться к тем двум воротам, что были наиболее удобными для вторжения войск. Достигнув их, легионеры принялись орудовать пилами, топорами, клиньями и кувалдами. Внутренняя поверхность решеток не имела железной защиты. Балки рубили, пилили, кололи сразу с трех сторон, пока не показывалось железо. Тогда в ход шли молоты и ломы. Легионеры вбивали ломы между наложенными друг на друга пластинами, потом наваливались и рвали их поочередно. Затея дала результат. Упала одна решетка, вторая. Римская армия, издав оглушительный победный клич, ворвалась в город.
Но у жителей Ксанфа был ответ и на это. Всюду запылали костры: на улицах, в световых колодцах каждой инсулы, в перистилях каждого дома. Мужчины убивали своих жен и детей, кидали их на штабеля дров, поджигали дерево и сами ложились рядом, закалывая себя теми же окровавленными ножами.
Весь Ксанф горел, ни один квадратный фут его не избежал огня. Солдаты, прятавшиеся в храме Сарпедона, унесли оттуда все ценное, другие тоже что-то забрали, но Брут в итоге получил меньше, чем затратил на эту осаду. Время, еда, павшие — баланс не был сведен. Решив, что кампанию в Ликии нельзя начинать с неудачи, Брут стал ждать. И когда пламя погасло, приказал своим людям осмотреть каждый дюйм пожарища в поисках расплавленного золота и серебра.
С Патарой ему повезло больше. Она тоже сопротивлялась римлянам с их артиллерией и осадными башнями, но ее жители не имели обыкновения убивать себя в случае неудач. Город в конце концов сдался без тех мучений, какими чревата для осажденных длительная осада. Он оказался очень богатым и предоставил в распоряжение завоевателя пятьдесят тысяч мужчин, женщин, детей, которых Брут весьма выгодно продал в рабство.