Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
346 
— Свершилось, — сказал Метелл Пий Поросенок Луцию Корнелию Сулле, который прибыл в Венузию, как только услышал шум битвы. — Венузия вчера сдалась.
— Нет, не свершилось, — мрачно отозвался Сулла, — это не может свершиться, пока Эзерния и Нола не покорены.
— А ты не подумал о том, — робко осмелился возразить Поросенок, — что, если мы снимем осаду Эзернии и Нолы, жизнь там войдет в нормальное русло?
— Уверен, что ты прав, — ответил Сулла, — и именно поэтому мы не снимем осаду с этих городов. Почему они должны выйти сухими из воды? Помпей Страбон не позволил этого Аскулу. Нет, Поросенок, Эзерния и Нола останутся в том положении, в котором они находятся сейчас. И если потребуется — вечно.
— Я слышал, Скатон мертв и пелигны сдались…
— Все правильно, — ухмыльнулся Сулла, — кроме того, что ты неверно это изложил. Помпей Страбон принял капитуляцию пелигнов. Скатон пал от его меча, не успев разделить ту же участь.
— Итак, это действительно конец! — воскликнул Метелл Пий.
— Нет, пока Эзерния и Нола не покорились.
* * *
Известия о резне римлян, латинян и италиков в провинции Азия Сулла получил в Капуе, городе, который он сделал своей базой. Он освободил Катула Цезаря, чтобы тот мог вернуться в Рим для заслуженного отдыха, но оставил себе его секретаря — высокоодаренного Марка Туллия Цицерона, находя его услуги настолько ценными, что в Катуле Цезаре не было необходимости.
Цицерон считал Суллу таким же чудовищем, как и Помпея, хотя и по иным причинам, и крайне сожалел об отсутствии Катула Цезаря.
— Луций Корнелий, — спросил Суллу молодой человек, — смогу ли я получить увольнение в конце года, хотя к тому времени срок моей службы составит неполных два года? Однако если рассмотреть все мое участие в кампании, эту цифру следовало бы увеличить в десять раз.
— Я подумаю, — ответил Сулла, который ценил Цицерона намного выше, чем в свое время Помпей. — В настоящий момент я не могу обойтись без тебя. Никто другой так много не знает об этих краях, как ты. Тем более что сейчас Квинт Лутаций отправился в Рим отдыхать.
«Впрочем, можно ли вообще говорить об отдыхе, — думал Сулла, мчась в Рим в повозке, запряженной четырьмя мулами. — Как только нам удается потушить один пожар, тут же вспыхивает другой. И это делает войну против Италии подобной двум тлеющим хворостинам».
Все старшие сенаторы сошлись в окрестностях Рима для сенатских слушаний о провинции Азия. Присутствовал даже Помпей Страбон. Примерно сто пятьдесят человек собрались в храме Беллоны, вне померия — священной границы Рима, на Марсовом поле.
— Итак, мы знаем, что Маний Аквилий мертв. Вероятно, это означает, что оба его уполномоченных также мертвы, — говорил Сулла в Сенате доверительным тоном. — Тем не менее следует также полагать, что Гай Кассий бежал, хотя мы ничего о нем не слышали. Чего я не могу понять, так это того, почему мы не имеем ни малейших известий от Квинта Оппия из Киликии. Наверное, эта провинция тоже потеряна. Плохо дело, когда Рим, чтобы получать подобные известия, вынужден полагаться на изгнанников.
— Из этого следует, что Митридат наносит молниеносные удары, — сказал Катул Цезарь, хмуря брови.
— Или же, — вступил в разговор Марий, — что-то нечисто с нашими официальными уполномоченными.
Ответных реплик не последовало, и все задумались. Преданность общему делу объединяла членов Сената, но они не могли быть едины, когда среди них появлялся кто-то не равный им по положению. И все знали, что таковыми являлись Гай Кассий и трое уполномоченных.
— Тогда Квинт Оппий по меньшей мере должен был установить с нами связь, — вновь заговорил Сулла, выразив общее мнение. — Он человек чести и не мог оставить Рим в неизвестности дольше, чем следовало. Я думаю, мы должны смириться с мыслью, что Киликия тоже потеряна.
— Нам нужно каким-то образом связаться с Публием Рутилием и запросить побольше сведений, — сказал Марий.
— Мне кажется, если кто-то из наших людей уцелел, они начнут прибывать в Рим в конце августа, — отозвался Сулла. — Тогда мы и будем знать больше.
— Я расцениваю письмо Публия Рутилия как свидетельство того, что не уцелел никто, — произнес Сульпиций со скамьи трибунов. Он со стоном сжал кулаки. — Митридат совершенно не проводит различий между италиками и римлянами!
— Митридат — варвар, — произнес Катул Цезарь.
346 
