Два дня спустя Сульпиций вновь собрал народное собрание и обнародовал третий закон. Все новые граждане и многие тысячи свободных граждан Рима должны были быть равномерно распределены по всем тридцати пяти трибам. Две новые трибы, созданные Пизоном Фругием, должны быть распущены.
— Тридцать пять — это наилучшее число триб, и не нужно ничего больше! — выкрикнул Сульпиций. — Неправильно, что некоторые трибы, которые насчитывают не больше трех или четырех тысяч граждан, до сих пор обладают теми же избирательными правами, что Эсквилин и Субура, в которых проживает более ста тысяч жителей! В римском правительстве все задумано так, чтобы защищать всемогущий Сенат и первый класс! Разве сенаторы или патриции принадлежат к Эсквилину или Субуре! Разумеется, нет! Они принадлежат к Фабии, к Корнелии, к Ромилии, говорю я! Но давайте разделим их трибы с людьми из Приферна, Бука, Вибиния, а также со свободными людьми из триб Эсквилина и Субуры!
Это предложение, встреченное истерическими возгласами, получило полное одобрение всех сословий, кроме высшего и низшего: высшее сословие боялось утратить власть, а низшее догадывалось, что его положение ни в малейшей степени не изменится.
— Я не понимаю, — с трудом выдохнул Антоний Оратор, обращаясь к Титу Помпонию, когда они стояли рядом, окруженные вопящей толпой сторонников Сульпиция. — Он благородный человек! У него не было времени собрать так много сторонников! Он не Сатурнин! Я не понимаю!
— Зато я понимаю, — кисло отозвался Тит Помпоний. — Он набросился на Сенат из-за долгов. Причина, по которой беснуется здесь эта толпа, очень проста. Они надеются, что если сейчас примут любой из законов Сульпиция, то в награду за это он издаст еще один — об аннулировании долгов.
— Но он не может сделать этого, пока занят вытряхиванием из Сената людей, имеющих долг в восемь тысяч сестерциев! Восемь тысяч — такая ничтожная сумма! Вряд ли найдется во всем городе человек, у которого не было бы такого долга!
— А сам-то ты не беспокоишься, Марк Антоний? — вкрадчиво поинтересовался Тит Помпоний.
— Да нет, конечно, нет! Но того же нельзя сказать о большинстве из нас, даже о таких людях, как Квинт Анкарий, Публий Корнелий Лентул, Гай Бебий, Гай Аттилий Серран — лучших людях на свете! Ну кто прошедшие два года не занимался поисками денег? Взгляни хотя бы на Порциев Катонов — ни сестерция дохода с наделов в Лукании, а все из-за войны. Впрочем, как и у Луцилиев — владельцев земель на юге. — Марк Антоний сделал паузу и повторил: — Почему это он должен издать закон об аннулировании долгов, когда сам изгоняет людей из Сената за долги?
— Он не собирается аннулировать долги, — успокоительно заметил Помпоний. — Второй и третий классы только надеются, что он сделает это, вот и все.
— Но он обещал им что-нибудь в таком роде?
— Он не должен был этого делать. Надежда — единственное солнце на их небосклоне, Марк Антоний. Сейчас они видят перед собою человека, который ненавидит Сенат и первый класс так же сильно, как Сатурнин. Поэтому они надеются получить в его лице другого Сатурнина. Но Сульпиций совсем не таков.
— Почему? — возопил Антоний Оратор.
— Я совершенно не представляю, какая блажь засела в его голове. Давай выберемся из этой толпы прежде, чем она набросится на нас и разорвет на куски.
На ступеньках Сената они встретили младшего консула в сопровождении его очень возбужденного сына, который только что вернулся с военной службы в Лукании и все еще пребывал в воинственном настроении.
— Это новый Сатурнин! — громко кричал Помпей Руф-младший. — Но на этот раз мы будем готовы сразиться с ним. Мы не позволим ему властвовать толпой! Теперь почти каждый вернувшийся с войны легко может подобрать надежную команду и остановить его — вот чем я и собираюсь заняться. Следующему слушанию, которое он созовет, придется очень туго, обещаю!
Не обращая на него внимания, Тит Помпоний обратился сразу к его отцу и тем сенаторам, которые могли их слышать.
— Сульпиций совсем не похож на Сатурнина, — настойчиво повторил он. — Времена меняются, и теперь мотивы совсем иные. Тогда поводом послужила нехватка продовольствия, сейчас — широкое распространение долгов. Но Сульпиций не хочет быть царем Рима. Он хочет, чтобы Римом правили они, — он указал пальцем на представителей второго и третьего классов, которые битком набились в комиций, — и в этом действительно заключена большая разница.