Последние отзывы

  421  

— Что мы можем сделать? — в отчаянии взвыл Цинна. — Ведь он прав, армия принадлежит ему!

— Только не два моих легиона, — утешительно заметил Серторий.

— Этого недостаточно, чтобы выстоять против него, — отозвался Карбон.

— Как быть? — снова простонал Цинна.

— В настоящий момент ничего делать не нужно. Пусть старик наслаждается тем, что настал его день, — молвил Карбон, — день его великолепного седьмого консульства. Мы позаботимся о нем, после того как Рим будет наш, — и он стиснул зубы.

Серторий не проронил больше ни слова — он обдумывал собственную линию поведения. Почему-то оба его союзника выглядели все посредственнее, отвратительнее и эгоистичнее, оба стали более жадными. Они заразились этой болезнью от Гая Мария и теперь были слишком заняты тем, чтобы передавать ее от одного к другому. «Что касается меня, — подумал Серторий, — то я не уверен, что мне хотелось бы принимать участие в этом жалком заговоре, в этой грязной борьбе за власть. Рим — превыше всего. Но благодаря Луцию Корнелию Сулле люди поняли, что и они могут быть превыше Рима».

* * *

Когда Метелл Пий пересказал совет Цинны относительно исчезновения Октавия самому Октавию и всем остальным, каждый уже понимал, куда ветер дует. Это была одна из тех немногих встреч, на которых присутствовал великий понтифик Сцевола, причем трудно было не заметить его отчаянного желания оставаться в тени. «Вероятно, это потому, — подумал Метелл Пий, — что он уже видит, как победа Гая Мария принимает угрожающие размеры, и помнит о том, что его дочь все еще помолвлена с Марием-младшим».

— Итак, — вздохнул Катул Цезарь, — я надеюсь, что вся наша молодежь покинет Рим прежде, чем сюда войдет Цинна. Она понадобится нам в будущем — не останутся же такие мерзавцы, как Цинна или Марий, навсегда. Однажды и Луций Сулла решит вернуться домой. — Он сделал паузу, затем продолжил: — Ну а нам, я думаю, лучше всего спрятаться в Риме и попытаться использовать свои возможности. У меня нет ни малейшего желания повторить великую одиссею Гая Мария, даже если мне при этом не будут угрожать болота в устье Лириса.

— А что ты скажешь? — Поросенок взглянул на Мамерка.

— Думаю, тебе необходимо уехать, Квинт Цецилий, — сказал Мамерк. — Но я пока останусь. Я не настолько крупная рыба в римском пруду.

— Хорошо, тогда я уеду, — решительно заявил Метелл Пий.

— И я уеду, — громко сказал старший консул Октавий.

Все, удивленные, обернулись на него.

— Я буду ждать своей участи в крепости на Яникуле, — продолжал Октавий, — пока кто-нибудь не появится, чтобы судить меня. Таким образом, если они решат пролить мою кровь, она не осквернит воздух или камни Рима.

Никто не возразил. Резня, учиненная в «день Октавия», не оставляла другого выхода.

На рассвете следующего дня Луций Корнелий Цинна, одетый в toga praetexta и сопровождаемый двенадцатью ликторами, вступил в Рим пешком, перейдя через мост, связывающий Тибрский остров с обоими берегами Тибра.

Узнав от доверенных друзей в Риме, куда отправился Гней Октавий Рузон, Гай Марций Цензорин собрал нумидийскую кавалерию и повел ее на Яникулскую крепость. Никто не приказывал ему сделать это, поскольку никто об этом и не знал, и меньше всего — сам Цинна. В том, что затеял Цензорин, была немалая доля вины Цинны; он был одним из тех среди волчьей стаи подчиненных Цинны, которые пришли к выводу, что их начальник, войдя в город, подчинится таким людям, как Катул Цезарь или великий понтифик Сцевола. Таким образом, вся кампания по возвращению Цинны к власти в городе должна была закончиться совершенно бескровно. «Но Октавий, по крайней мере, своей участи не избежит», — решил про себя Цензорин.

Найдя вход в неохраняемую крепость (Октавий распустил гарнизон), Цензорин промчался внутрь во главе пятиста отборных всадников.

Там, на крепостном форуме, сидел Гней Октавий Рузон и непреклонно качал головой в ответ на мольбы своего главного ликтора покинуть это место. Услышав стук множества копыт, Октавий повернулся и принял соответствующую позу в своем курульном кресле, за спинкой которого дрожали побелевшие от страха ликторы.

Гай Марций Цензорин не обращал внимания на сопровождающих и присутствующих. Обнажив меч, он слез с лошади, поднялся по трибунальным ступеням, подошел к тому месту, где спокойно сидел Октавий, и запустил пальцы левой руки в его волосы. Один мощный рывок — и старший консул, который не сопротивлялся, упал на колени. И пока потрясенные ликторы беспомощно взирали на происходящее, Цензорин схватил меч обеими руками и со всей силой обрушил его на обнаженную шею Октавия.

  421