1 
Айрис Мердок
Человек случайностей
* * *
– Грейс, милая, ты согласна стать моей женой?
– Согласна.
– Что?
– Согласна.
Людвиг Леферье вглядывался в невозмутимо-спокойное личико Грейс Тисборн и не видел даже намека на усмешку. Неужели она все-таки шутит? Несомненно, шутит. О Боже…
– Грейс, ты серьезно?
– Да.
– То есть ты хочешь сказать, что…
– Но может, ты передумал, тогда…
– Да нет же! Но, Грейс… Грейс, ты меня любишь?
– Разве это не следует алгебраически из того, что я сказала?
– Не хочу алгебраической любви.
– Я тебя люблю.
– Невероятно!
– Какое-то странное слово.
– Грейс, я не могу поверить!
– Чему ты не можешь поверить? Не понимаю… Давно уже все ясно. Все мои друзья и родственники в курсе.
– Да Бог с ними, с родственниками… Мне надо знать… Грейс, ты не обманываешь? Я так тебя люблю…
– Ну что за глупости, Людвиг… Иногда ты становишься таким глупеньким. Я в тебя влюбилась с той самой минуты, когда мы поцеловались за гробницей в Британском музее. Я раньше и не представляла, что можно быть такой счастливой.
– Но ты ждала, что я объяснюсь?
– Ждала, и именно сегодня.
– А я нет.
– И теперь готов взять свои слова обратно?
– Ну что ты! Не мыслю жизни без тебя. Но ты, как бы это сказать, слишком роскошная. Все тебя обхаживают.
– Ничуть я не роскошная. И что за пошлые намеки?
– Не сердись…
– Я маленькая заурядная девочка, а ты такой умный, все знаешь.
– Если бы… Я совершенно теряюсь в толпе твоих поклонников.
– Ты единственный.
– А я и не догадывался о твоих чувствах. Ты такая скромная.
– Девушка должна быть скромной. Так что, беремся за руки и идем, объявим родителям?
– Нет, погоди… А они не будут возражать?
– Они будут в восторге.
– Мне почему-то казалось, что они хотят выдать тебя за этого парня, Себастьяна.
– Они хотят того, чего хочу я.
– А вдруг им не понравится, что я американец?
– Почему же не понравится? К тому же ты ведь не собираешься возвращаться.
– Ты как-то обмолвилась, что они хотят видеть твоим мужем именно англичанина.
– Только из-за боязни, что я уеду вместе с мужем. Но ты ведь останешься здесь. Мы будем жить в Оксфорде.
– С Оксфордом еще не решено окончательно. Господи, Грейс, все еще не верю. Какое счастье… Дорогая, пожалуйста…
Располагавшийся под длинной белой полкой диванчик, на котором они сейчас сидели, был страшно узок. К тому же эти кучи маленьких пухлых подушечек, «кошечек», как звала их Грейс, еще больше сужали пространство для сидения и лежания. Людвиг стукнулся теменем о полку. Одну ладонь он подсунул под теплую ногу Грейс. Наклонив голову, ощутил небритой щекой шелковистость ее облегающего платья… Два сердца бились рядом – каждое в своей клетке. Завеса безмятежности куда-то улетучилась. Людвиг застонал. Они еще ни разу не занимались любовью. Затруднительная ситуация.
– Осторожно, столик!
Но Людвиг уже падал, подвернув под себя ногу и тем смягчив падение. Вот он и на полу с кофейником в объятиях. А над ним сдавленный смех Грейс: «Людвиг, тш-ш!»
Дом Тисборнов в Кенсингтоне звался претенциозно – Поместье Питта, – но был довольно тесен и к тому же снизу доверху заставлен антикварной мебелью, весьма хрупкой. Людвиг уже успел поломать два стула. За тоненькой стеной комнаты Грейс всегда находились родители. Как раз в эту минуту Клер Тисборн, склонившись над перилами, объявила мужу: «Пинки, душа моя, Одморы уже вторую неделю приглашают нас на уик-энд». Неподходящий момент для занятий любовью, даже если бы Грейс не возражала. А к себе он не мог ее привести, потому что Грейс не симпатизировала Митци Рикардо. Митци, в свою очередь, недолюбливала Грейс и называла ее «мадамочкой», пока не сообразила, что Людвиг влюблен. Не навестить ли снова Британский музей?
– Так что будем делать? – спросил он.
– В каком смысле?
Они никогда не разговаривали о сексе. Девственница Грейс или нет, кто знает. Может, именно сейчас надо рассказать ей о своих прошлых связях? Боже правый!
– Я все понимаю, Людвиг, любимый, но давай посидим спокойно, держи меня за руку.
Он глядел в непостижимо простодушные глаза девушки, которой готовился посвятить всего себя – свою жизнь, свои мысли, свои чувства, все свое духовное существо. Она так невообразимо молода. Он чувствовал себя лет на сто старше этого бутона, лишь готовящегося расцвести. Грубым, заурядным, старым и нечистым. И в этот же самый миг к нему пришла мысль, что он ее совсем не знает. Он влюбился, он дал обещание существу, совершенно ему незнакомому.
1 
