19 
– Не хочу.
– Шарлотта, ты должна что-нибудь прочесть, обязательно, раз мы не можем с ней разговаривать. Нельзя же вот так просто сидеть и смотреть на нее. Когда-то она увлекалась Библией.
– Ну, это уж совсем дерзко, – не выдержала Шарлотта. – Мы не имеем права сейчас навязывать ей религию.
– Прочитать один из псалмов, от этого никакого вреда не будет, – предложила Клер. – При чем тут религия? И я уверена, что она произнесла именно «священника».
– Это будет похоже на то, что все кончено. С таким же успехом могли бы отслужить заупокойную службу.
– Не говори глупостей, Лотти. Нам всем нужно сесть возле нее и…
– Хорошо, читай, если хочешь, – сдалась Шарлотта.
– Я не умею, получится ужасно. Джордж, прочитай ты.
– Не знаю ни одного псалма, – оборонялся Джордж.
– Прочти «Господь Пастырь мой». Сейчас, какой же это номер? Пожалуй, из первых. Лотти, у тебя есть Библия?
– Есть. Вот она. – В доме была какая-то Библия. Элисон даже заглядывала в нее. Но уже давно.
Грейс говорила с кем-то по телефону, кажется, с Людвигом Леферье: «Нет, дорогой, не могу… позвоню в одиннадцать… еще ничего не известно, но, наверное… да, полагаю…»
– Какой это псалом, помнишь, Пинки?
– Кажется, мне и в самом деле пора уходить, – сказал доктор.
– Останьтесь, я очень вас прошу, – произнесла Шарлотта. – Выпейте еще.
Раздался дверной звонок.
– Это наверняка пастор Инстон, – поднял палец Джордж.
Шарлотта пошла открывать. Оказалось, сосед, пришел с претензией, что кто-то из приехавших сюда перекрыл своим автомобилем подъезд к его гаражу. Он хотел узнать – может, это кто-то из гостей? Шарлотта сказала, что в доме нет гостей. Тогда сосед спросил, как себя чувствует больная, и Шарлотта ответила, что чувствует она себя как обычно. Закрыла дверь, но прежде успела мельком глянуть на этот прекрасный, пульсирующий жизнью и вместе с тем такой заурядный, погруженный исключительно в собственные заботы, самовлюбленный материальный мир автомобилей и светящихся реклам. С удивлением обнаружила, что уже вечер.
– Грейс, прошу тебя, пойди к бабушке, – велела Клер. – А папа отыщет псалом.
– Я пойду вместе с вами, – отнекивалась Грейс. – Бабушка не хочет, чтобы я сидела рядом. Нам не о чем разговаривать.
– Она сейчас не может разговаривать.
– Тем более не имеет смысла к ней идти.
– Нашел! – объявил Джордж.
– Лотти, пойди ты, прошу тебя.
– Мне пора идти, – в очередной раз повторил доктор.
– Останьтесь, мало ли что может случиться!
– Мне жаль, мисс Ледгард. Но мое присутствие не имеет смысла. Сейчас уже все пойдет проторенной дорожкой.
– А сиделка сможет…
– Все сможет, если понадобится. Я вас прошу до завтрашнего утра мне не звонить. Это бессмысленно.
– То есть что бы ни случилось? Ну что ж, благодарю вас, доктор.
– Не за что. Спокойной ночи.
Джордж открыл дверь, и все вошли. Сиделка отошла в сторонку. Клер зажгла еще одну лампу.
Элисон впилась в них тем своим прежним страшно, нечеловечески напряженным одноглазым взглядом, таким красноречивым и вместе с тем таким бессильным. Этот взгляд, наполненный страданием, как у роженицы, что он выражал – мольбу, страх, вопрос, гнев, удивление, недоумение? Этот наполненный слезами глаз страстно чего-то требовал. Руки двигались, губы шевелились. Вчера на минуту наступило взаимопонимание. Сегодня тьма, лишь взгляд и бормотание. Неукротимый сильный характер умирающей уже не мог найти выхода.
– Мамочка, дорогая, – начала Клер, – сейчас Джордж тебе почитает. А ты отдохни.
Она села возле постели, Джордж тоже придвинул кресло для себя. Клер, подкрепившись виски, чувствовала себя более уверенно, она схватила слабеющую материнскую руку и удержала в своей. Шарлотта и сиделка стояли у камина. Грейс, испуганная и смущенная, нерешительно остановилась у двери.
– Дорогая мама, – произнес Джордж и начал псалом: «Господь Пастырь мой. И я ни в чем не буду нуждаться…»
Шарлотта отвернулась и закрыла глаза. Пусть это и неприятно, но надо признать – в каком-то смысле Клер и Джордж сейчас делают именно то, что нужно; это несколько тревожащее умение было им свойственно. Древние слова, что бы они ни значили, заключали в себе неоспоримую власть. И в этих обстоятельствах были как раз на месте. Ласково вознеслись над всем, пересилив все голоса, оставив лишь самих себя, превращая комнату в место, где должно совершиться великое таинство. Шарлотта увидела, что лица присутствующих стали неподвижными, застывшими. Клер плакала. Только Элисон, все еще шевелящая губами, казалась отделенной от них, вознесенной, как Бог – для служащих литию.
19 
