Лёгкий, ненавязчивый романчик 
35 
Саис стала моей преданной помощницей. Она проводила дополнительные занятия с небольшими группами, вела индивидуальные беседы, разъясняла, отвечала на вопросы, пела сочиняемые Давидом песни, оды и баллады.
Я сказал Саис, что, когда здешний народ достаточно утвердится в знании, им с Давидом следует снова пуститься в путь и учить, проповедовать, повторять снова и снова, добиваясь не только, чтобы ее услышали — что само по себе весьма непросто — но и чтобы усвоили, запомнили, соблюдали…
Пришла пора покинуть поселение, направиться в Зону 6. Перед всеми собравшимися я вручил Сигнатуру Саис, объявив ее хранительницей знания.
Разумеется, я не говорил, что Сигнатура поддерживает поток ВС с Канопуса на Шикасту, но понимал, что скоро об этом пойдут толки и все они в это уверуют. Так или иначе, символ упрочит позиции Саис.
Затем я объявил, что возвращаюсь на Канопус, но однажды приду к ним снова.
Рано утром, с восходом солнца я покинул селение. На деревьях пели птицы, блеял увязавшийся за мною козленок. Я пощекотал его мордочку пальцами, а затем хлопнул в ладоши, отгоняя его обратно, и направился к реке, к месту самого мощного ее течения, где она разливалась вширь и углублялась, где тело мое унесет вдаль и никто из селения его не сможет обнаружить.
Я вошел в поток и поплыл к середине.
Возвращаюсь к описанию визита моего Последних Дней.
В силу необходимости Тофик должен был родиться как представитель одной из немноголюдных, рас планеты, среди бело- или бледнокожих, населяющих северные широты. Город, который он избрал для своего рождения, находился не на месте какого-либо из Математических городов Великого Времени, хотя некоторые из современных городов и выстроены на древних руинах — само собой разумеется, без учета влияний и возможностей этих мест. Местность эта была, прямо скажем, не ахти. Низина, по большей части болота, так и не осушенные ни временем, ни усердием населения. Климат влажный. Почва, вечно пропитанная влагой, что очень раздражает. Не слишком благоприятное место для Высоких Энергий, хотя для каких-то целей оно оказалось подходящим, и его временно использовали. Избранный Тофиком город — главный на острове, по размерам небольшом, но нахрапистом, задиристом, с загребущими аппетитами. Вследствие этих своих качеств островок завладел значительной частью поверхности планеты, хотя в дальнейшем вынужден был от владений своих отказаться.
Тофик родился Джоном. Он часто использовал это имя в ходе своей карьеры: Жан, Йон, Син, Яхья, Хан, Иван и прочая, и прочая. И вот он Джон Брент-Оксфорд. Родителей Тофик выбрал из здраво-честной среды, стоявших на лестнице социальной иерархии не слишком высоко и не слишком низко, что имело существенное значение в том обществе, поделенном на многочисленные касты, классы и прослойки: причем все они друг к другу относились ревниво, подозрительно, недоверчиво.
Тофик должен был овладеть навыками, при помощи которых разные, зачастую враждующие индивиды или группы индивидов управляют собой и взаимоотносятся с иными личностями или группами таковых. Навыками этими Тофик, разумеется, овладел. Он искусно прошел сквозь молодые годы, в раннем возрасте обратил на себя внимание. Как в верхних слоях общества многообещающие молодые люди обращают на себя внимание тех, кто ничего не знает, но всегда лишь «берет на себя смелость предположить», так и в нижних слоях перед многообещающими молодыми людьми открываются определенные возможности. Джон с самого детства привлекал внимание «влиятельных персон», как выражаются шикастяне. Влияния эти, однако, могут быть характера весьма различного.
В этот коварный и постыдный, а главное — продажный век молодой человек не избежал давления с разных сторон (чаще всего стремились его столкнуть с пути праведного), давления этого бедняга наконец не выдержал и к двадцати пяти годам ему поддался. Нельзя сказать, что он наивно не ведал, что творит. В молодости шикастяне часто испытывают прозрения, моменты незамутненного мышления, недоступные особам более зрелого возраста. Тофик сохранял в каких-то закутках сознания представления о своем «предназначении» к чему-то не всегда ясному. Порывы и ощущения его, поначалу чистые, в более зрелом возрасте списывались как «непрактичные». То, что он ясно осознавал свои мотивы и поступки, иллюстрируется его примирительным смехом, которым он иной раз сопровождал признания, что, видишь ли, «не смог устоять», мол, «искушение оказалось слишком сильным». Слова эти не носили выраженной связи с царившими в обществе нравами, что лишь усиливало его смех. Смех прокламировал то, что он смешон, а внутри его все же грызли сомнения, беспокоил сделанный им выбор… и все в таком духе.
35 
