очень нудно 
90 
Он погружен в работу — если у него есть работа, ибо тысячи поддерживаются в неиспользованном резерве, живыми (точнее, существующими), но не изнашиваемыми, не развиваемыми, не напрягаемыми работой. Он занят тем, чем занимались многие миллионы до него, труд его вливается в коллективный труд миллионов, труд — первейшая взаимно полезная потребность… Так ли? Мысль спотыкается, глохнет. Он сомневается, она сомневается, им кажется, что они отдают свое лучшее ни за что, выбрасывают на ветер.
Он и она наводят порядок в своей уютной квартирке, перебирают груды стекла, дерева, синтетики, керамики, бумаги; переставляют какие-то жестянки, сосуды, контейнеры — «нужнейшие» вещи! Хлам цивилизации, мусор, дающий работу множеству людей, скапливающийся громадными горами, загрязняющий землю, воздух и воду. В них растет раздражение. Какая-то особо бесполезная штуковина летит в мусорное ведро. А за полпланеты от них молодая домашняя хозяйка мечтает о подобной штуковине, воображает, что именно такого украшения ее кухни не хватает для полного семейного счастья. А в уютной квартирке раздражение выплескивается друг на друга, на детей, на соседей. Ничто под их руками не поддерживает их, не связывает с природой. Он с тоской вспоминает вдруг побеги тыквы, оплетающие кучу отбросов, ее большие зеленые листья, желтые цветы, наливающиеся шары плодов, жужжащих вокруг летних мух. Ей вспомнился разбитый много лет назад на ферме керамический горшок, его яркие на изломе осколки. В ходе всей человеческой истории взгляд подпитывался созерцанием опадающих осенних листьев, возвращающихся в землю, зарастающей мхом стены, костями какого-то животного, белеющими на берегу ручья. А эти двое стоят, оторванные от земли, поднятые высоко над нею, окруженные машинами и плодами деятельности машин. Они дышат, но дыхание их зажато, ритм его сбит, ибо воздух заполнен тленом и разрушением.
Они вяло поднимают руки к стене — и из стены, из вделанного в нее крана льется прозрачная струя. Но для того, чтобы пить эту воду и даже мыть в ней руки, приходится преодолевать себя. Они знают, что вода эта уже десятки раз проциркулировала по их организмам, проходила через их мочевые пузыри. Они выставляют ведра, собирают дождевую воду, но и та отравлена химикатами.
Они подходят к окну, следят за полетом птиц, и им кажется, что взмах птичьих крыльев выглядит прощальным жестом. Их мучают угрызения совести: ведь они внесли свой вклад в уничтожение видов, и полет птиц, их небесная акробатика вызывает не восхищение, а боль, и они отворачиваются от окна.
Эта женщина, этот мужчина, обеспокоенные, ищущие забвения во сне или неспособные заснуть от обуревающих их мыслей, жаждущие найти стабильную опору, не ускользающую от рук, не расплывающуюся туманом… Один из них поднимает с мостовой опавший древесный лист, приносит домой. Листок лежит в ладони, отливая матовым золотом: оскульптуренная жизнь, выверенная конструкция, легкий как перышко, готовый вспорхнуть, воспарить, движимый легким выдохом, сухой в слегка влажной человеческой ладони. Глаз прослеживает тысячи ребер жесткости, ответвлений, перегородок, пятнышек, капилляров — целых миров, галактик, цивилизаций с колониями вирусов и плесеней. В каждом микроне тысячи галактик. Почва тянет его к себе; превосходящий по совершенству надутый ветром парус, не уступающий улитке или ракушке, он растворится в горсти земли, раздираемый множеством сил смерти и возрождения. И если слегка — лишь чуть-чуть — подкорректировать зрение, то увидишь все эти силы в действии, проявляющимися в стоящем перед окном дереве, с которого слетел этот лист. Осень. Дерево экономит энергию, чтобы пережить зиму, избавляется от ненужной теперь листвы. Нет, это не дерево, а кипящий сгусток материи, в борьбе, развитии, смерти, рождении мелких и мельчайших видов, питающихся друг другом, рождающихся и гибнущих с каждым вздохом склонившихся над листком мужчины и женщины, чувствующих природу в ее ревущем стремлении… куда? Постоянное взаимодействие, рождение и смерть, созидание и крушение, крах экосистем, империй, цивилизаций, галактик.
Мужчина и женщина затихли в своем уголке вселенной любуясь золотым совершенством, опавшим осенним листком. Свежим отходом живой природы, которому суждено возродиться в новых проявлениях, снова погибнуть и снова восстать. Сжать руку — и выбросить золотую пыль за окно. Ближайший дождь смоет эту пыль в почву, к корням породившего этот лист дерева и своим чередом опять засверкает его вещество, нежась в солнечных лучах. Или же положить этот листок на блюдо в гостиной и шутливо кланяться ему, иконе живой природы, извиняясь перед нею за разрушения, причиненные видом двуногих прямоходящих, надеясь, что законы, создавшие этот лист, сильнее мелких, суетных, злобных закончиков разрушения и извращения.
90 
