28 
— Ну, здравствуй.
— Привет. Тряхнем стариной?
— Еще как. Я вижу, у тебя созрел вопрос, так что выкладывай, не стесняйся.
— Да я, собственно, вот что хотел спросить: мы оба знаем, что ты располагаешь неограниченными возможностями, но предпочитаешь практически никогда ими не пользоваться. В каком-то смысле это даже благородно с твоей стороны, но если вдуматься — ты же ничего не делаешь для человечества, и это твой осознанный выбор. Не хочу тебя обижать, но все-таки спрошу: у Бога что, нет понятия о добре и зле?
— Во-первых, сразу замечу, что зла как такового не существует. Есть лишь злосчастье. Смотри не путай зло со злосчастьем, между ними нет ничего общего. Зло — это, как ты справедливо заметил, всего лишь понятие и, как всякое понятие, может быть истолковано людьми по-разному. Злосчастье же — это горе, а горе все вы ощущаете одинаково. Лишь причины этого горя у каждого свои.
— Хорошо, тогда я сформулирую свой вопрос иначе: у тебя нет понятия о добре и злосчастии?
— Второе существенное замечание: добра как такового не существует. Есть лишь…
— Постой, кажется, я тебя понял, дай-ка закончу сам: «Есть одно лишь… счастье». Так? Счастье — противоположность злосчастью? А потом ты скажешь, что добро — это всего лишь понятие, которое все люди толкуют по-разному, а вот счастье…
— Позволь тебя прервать, ибо ты глубоко ошибаешься. Речь идет не о счастье, а о любви. Любовь противостоит злосчастью, а не добро злу. И я не только знаю об этом противостоянии, но и представляю в нем одну из сторон. Пойми меня правильно, хотя я говорю тебе это лишь спустя пятнадцать лет после нашей первой встречи: я есть любовь.
— Постой, но это же та самая чушь, что нам впаривают священники! Ты что, от них понабрался?
— Я так и знал, что не смогу тебя переубедить. А ведь ты один из немногих, кто способен понять. Мое единственное предназначение, весь смысл моего существования заключается в одном слове: любовь. Впрочем, ты прав, само слово настолько затаскано, что я было подумал заменить его другим, но… так и не придумал каким. Любовь — она и есть любовь.
— Признаться, я разочарован. Может, ты не знал, но откровения типа «Возлюбите друг друга, братья мои, ибо любовь превыше всего» в этом мире устарели окончательно и бесповоротно. Не знаю, почему я сказал «окончательно и бесповоротно», но то, что устарели, — это точно.
— Это-то меня больше всего и беспокоит. Сам посуди: в наши дни публично рассуждать о любви — значит обрекать себя на всеобщее осмеяние, а хвастать во всеуслышание победой в очередном мордобое — значит прослыть героем и заслужить почет и уважение. Чувствуешь разницу? Где, скажи на милость, тут логика?
— Да просто любовь как понятие давно себя исчерпала…
— Позволь-ка снова тебя перебить: любовь — не понятие. Это абсолют. Любить — значит быть человеком, в этом все дело.
— Но ведь есть люди, которые никогда не любили…
— Да, но я имел в виду несколько другое. Родиться человеком еще не значит стать человеком… Послушай, не хочешь немного передохнуть и обсудить это через недельку? Для первого раза я сказал достаточно, а ты пока поразмысли на досуге о любви, только, пожалуйста, постарайся обойтись без этих ваших дурацких стереотипов. Любовь — не груда плюшевых мишек с розовыми сердечками, это нечто гораздо большее. Подумай хорошенько над моими словами, а в следующий раз я объясню тебе все остальное.
— Идет. Тогда до вторника!
Про любовь я более-менее понял. В конце концов, даже логично, что любовь — это он. Гораздо сложнее разобраться с теми, кто людьми рождаются, но ими не становятся. Теперь, где бы я ни находился — на улице или на работе, — я постоянно задаюсь вопросом, нет ли где рядом со мной этих «нечеловеков». Они совершенно точно должны быть среди нас, и, возможно, с некоторыми из них я даже знаком лично. От одной мысли об этом по спине у меня пробегают мурашки. Хотя, возможно, большинство из них уже сидят по тюрьмам? Может, это все серийные убийцы, насильники и прочие маньяки? А что, если человечество в принципе делится на обычных людей и на «других»? Представляю, как бы изменился мир, когда бы все об этом прознали. Вот взять, к примеру, смертную казнь. Не так давно ее отменили из соображений гуманизма, ибо признали недопустимым узаконенное убийство человека человеком вне зависимости от тяжести совершенного преступления. Но уж коли речь идет о «нечеловеках»… Тогда эти доводы разом теряют силу и их можно отбрасывать с легким сердцем. Преступники на то и преступники, что они «нечеловеки». Возможно, придется изобрести даже специальный детектор «нечеловеков», чтобы, по крайней мере, знать, от кого что ожидать…
28 
