153 
Когда я выбрался в проход, я остановился и подождал, наблюдая за ним в инфракрасном свете. Он уставился на пустое стекло — должно быть, знал, что я стою там и смотрю на него. Его шрам пульсировал гораздо сильнее, и, возможно, на этот раз я почувствовал к нему жалость, но через проход я заметил еще одну печальную картину. Изможденная беременная оцелотиха, едва не лишившаяся чувств из-за навязанного ей общества ужасного вомбата, Vombatus hircurus, — маленького, напоминающего медведя создания с носом грызуна или огромного хомяка, похожего на зубастого медвежьего детеныша.
«Главное — в первую очередь», — напомнил я себе. И побежал по проходу Жилища Мелких Млекопитающих.
— Галлен! — позвал я, и весь зоопарк откликнулся, гулко топая и надрываясь криком громче меня. — Все сработано чисто! — крикнул я, и обезьяны скорчили рожи. Я почти видел, как урчали Большие Кошки. Затем я произнес: — Самка оцелота ждет детенышей!
И Галлен помогала мне без устали разделять несчастных подопечных О. Шратта. Она даже задержалась у клетки с О. Шраттом, в упор глядя на него — ее глаза сузились от отвращения, словно пытались пробить одностороннее стекло застывшим от ужаса взглядом. А старина О. беспокойно елозил на опилках, со страхом ожидая жильцов.
Но потом она очнулась, поскольку будущая мать оцелотиха наконец улеглась спать одна, вздохнув с облегчением на соломенной подстилке.
— Графф? — позвала Галлен. — Ты не думаешь, что было бы логично отделить этих животных сейчас, потому что они напуганы или даже обижены друг другом, так что, если отпустить их всех скопом, они наверняка покусают друг друга?
— Я же сказал, что я не собираюсь выпускать их всех, — ответил я ей, ощущая легкое разочарование при напоминании об этом.
Кажется, вдобавок ко всему, — после того как Галлен покинула Жилище Мелких Млекопитающих, чтобы разведать путь для меня, посмотреть, не вызвало ли учиненное нами беспокойство чью-либо слежку за нами, — я подумал, что я не должен оставлять О. Шратта в клетке одного. К тому же у меня не было места, куда можно было бы поместить двух гигантских муравьедов, удаленных из клеток рателя и циветту. До того как дверь в желоб откроется, я дам О. Шратту понять, кто возвращается к себе домой.
Гигантский муравьед имеет семь футов от носа до кончика хвоста; можно сказать, у него две пятых длины — это хвост и две пятых нос, а одна пятая — щетина. И, собственно говоря, никакого тела.
Наверняка О. Шратт узнает их по особому хрюканью — и по тому, как они принюхиваются длинными носами, прежде чем позволить мне переместить их в собственный законный дом, занятый теперь О. Шраттом, которого муравьеды с отвращением рассматривают с наружной стороны клетки. И, видя его без багра и электрического штыря, к тому же связанным по рукам и ногам, они ни капли не боятся. Они царапают когтями опилки и ворчат на него, начинают ходить вокруг него кругами — хотя муравьеды не плотоядные и не замечены в пожирании людей, предпочитая им жучков. Но О. Шратт вскрикивает: «Нет! Я не хотел приходить сюда. Я оставлю вас одних. О, пожалуйста, не пугайтесь меня, господа!» А потом шепчет совсем по-другому: «Ну разве здесь не уютное местечко, а? Разве вы так не считаете? О, а я да». Но они продолжают ходить вокруг него кругами, принюхиваясь, время от времени высовывая длинные языки и пробуя на вкус его щеку, проверяя, насколько он напуган.
Когда я уйду, он, возможно, будет говорить: «Вам понравилось гостить у рателя и циветты? Все это только ради забавы, я надеюсь, вы понимаете — просто экзерсисы, в которых вы нуждаетесь. Ведь это никому не причиняет вреда, верно?»
Но я заверил себя, что муравьеды не станут есть О. Шратта, или избивать жестоко своими свинцовыми хвостами, или протыкать когтями наподобие того, как они проделывают это со стволами деревьев или, на худой конец, толстыми корнями.
«Мне бы следовало оставить его с индокитайским котом-рыболовом, — подумал я. — И если ты не будешь паинькой, О. Шратт, я так и сделаю».
Затем я покинул Жилище Мелких Млекопитающих, продолжая размышлять, каких животных отобрать в качестве безопасных. Но тут я увидел у дверей испуганную Галлен. А когда снова ступил за порог, попадая в настоящую ночь, то услышал поднятый зоопарком гвалт.
Большие Кошки плевались, словно баржи на Дунае, обезьяны верещали, громко колотя по прутьям клеток, все птицы превозносили меня; но всех их перекрывал низкий монотонный рев Знаменитого Азиатского Медведя.
153 
