23 
И правда, завеса ливня упала, и над городом вновь расстелили чисто вымытую синеву ночного неба, ее высушили, ее отгладили раскаявшиеся прилежные ангелы, и, несмотря на сверкание в ней ледяных искорок, она манила теплом, пленяла романтикой и после долго бушевавшей грозы наполняла сердце и взгляд смутным чувством, похожим на счастье. (Счастье, приходящее так редко, необъяснимое, бессмысленное, – и физическое, и поэтическое одновременно, – счастье, что родился в безумии звездных вихрей, в мощных потрясениях миллионов былых катастроф, счастье чувствовать себя частичкой могучего, своенравного, непостижимого и неведомого мира.) Иногда Франсуа доводилось отчетливо ощущать, как сквозь него одновременно текут два временных потока – одно время бежало быстро-быстро, другое тянулось медленно-медленно. А сам он тогда становился состарившимся младенцем, хрупким и уязвимым.
С невольной улыбкой Франсуа подумал, что и Муна знает о двух потоках времени и что живет она молодой и старой дольше него, потому что она его старше, а значит, сильнее и надежнее. Эти смутные откровения и восторг перед сверкающей синевой неба осенили Франсуа не по дороге к «Доминику», а на обратном пути, после не одной поднятой и выпитой рюмки водки.
Но если в воздействии водки не было ничего непривычного, то что-то еще в самом Франсуа будило чувство, родственное любви. Хотя их ужин с Муной мог быть их сотым ужином и за ним могло последовать еще сто точно таких же как бы случайных и совершенно невинных в глазах любого постороннего человека…
Франсуа вышел из автомобиля, обогнул его и помог Муне Фогель выйти. Поддерживая ее под руку, он провел ее через арку до двери, и она повернулась к нему. Мутный свет новых парижских фонарей как нельзя лучше подходил к прощанию.
Франсуа наклонился, поцеловал Муну в шею, вдохнул, ища запаха рисовой пудры, но не нашел. Нос был забит. Он ничего не чувствовал, не ощущал никакого запаха и вдобавок плохо ее видел… Старый, глупый и к тому же пьяный осел…
– Я поеду домой, – сказал он быстро. – У меня страшный насморк. Остановка такси направо, да?
– В двух шагах, – подтвердила Муна своим обычным ровным голоском.
И, приподнявшись на цыпочки, вежливо коснулась губами его подбородка, достала ключи и мигом проскользнула в холл. Муна исчезла, а он отправился на поиски такси, совершенно не понимая, удался ли ужин или провалился.
Муна Фогель понимала еще меньше и, войдя в спальню, долго и холодно изучала себя в зеркале – себя, свое такое простое и такое изумительное платье, свое ожерелье, тоже простое и тоже изумительное – тот безупречный, исполненный достоинства стиль, какой она выбрала для себя на этот вечер. И который не выберет больше никогда! Никогда в жизни!
Глава 10
Телефон молчал. Франсуа не смог заснуть, его знобило, он успел забыть ощущение космического счастья и чувствовал только серую ночную тоску, такую же безнадежную, как безнадежен был и мутный, мертвенный свет, освещавший их лужайку. Он признался себе, что если и предполагал полную невинность вечера с Муной, несмотря на возникшее недоразумение с Сибиллой, то сейчас чувствовал себя опустошенным – он словно бы лишился некой направляющей силы, того импульса к будущему, какой возникает благодаря любому ожиданию, сопряженному вдобавок с точной датой, как бы смутно и неопределенно это ожидание ни было. «Впрочем, – говорил он себе, – все дело в Муне». Она ни единым жестом не намекнула на прошлое. Хотя ужинали они вдвоем, но ее безупречно добродетельное платье, доброжелательно-любезный разговор отстраняли его. А когда они попрощались, она мгновенно ушла. Нет, если у нее и возникло влечение к нему, то как короткая, слишком короткая вспышка, не предполагающая никаких последствий. А зачем тогда этот ужин? Или присутствие в его жизни Сибиллы усложняло для Муны их отношения? Или Муна была директрисой, всерьез влюбленной в свой театр и готовой на все ради его успеха? (Таких директрис Франсуа в своей жизни еще не встречал: актрисы – да, они были готовы на все ради роли, режиссеры – ради фильма, но директорам театров, занятым больше экономикой, чем творчеством, постоянно озабоченным доходами и налогами, такой безудержный энтузиазм был неведом.) И потом, той пьесы, которую хотела Муна, еще не существовало. А если и нужно было кого-то уговаривать на переделки, то Сибиллу. Так что нет, не профессиональный интерес заставил Муну ужинать с ним. Значит, ее все-таки тянуло к нему, когда она лежала в гостиной на своем канапе, но, возможно, только благодаря «Бисмарку», а сегодня из-за отсутствия коктейля, отсутствия желания все замерло. А он сам? Он хотел ее? Франсуа задумался. Да, в нем возникло бы желание в ответ на ее влечение к нему, если бы он почувствовал, что он ее волнует, а не просто сидит за столом, исполняя заранее отработанную роль, без права изменить сценарий. Ну что ж, тем лучше, что ему нечего добавить к этой роли. Хватит ему неприятностей с Сибиллой и глупейших измен! Зачем ему еще одна из-за чистого тщеславия?
23 
