107 
Как бы то ни было, я все еще кашляю, время от времени на меня накатывает тошнота, но с того дня, как мы нашли Уильяма, крови больше не было.
Пока не подошла моя очередь переправиться обратно в маленькой весельной лодке, я пожимаю руку Ивонне. Изящные черные кружева ее вуали с разбросанными там и здесь крохотными черными мушками придают ей вид таинственно-отчужденный и в то же время откровенно соблазнительный, дождь там с сапожками или нет.
Сквозь деревья на большой земле я вижу и слышу, как сдают назад, разворачиваются и, трясясь на ухабах, исчезают машины, возвращающиеся в деревню и гостиницу. По традиции Ивонна, как вдова, уезжает последней на последней лодке; видимо, наподобие капитана тонущего корабля.
— Как ты? — спрашивает она меня; ее глаза прищурены, проницательный оценивающий взгляд скользит по моему лицу.
— Выживаю. А ты?
— То же самое.
Она снова с виду продрогшая и маленькая. Мне так хочется обнять ее, прижать к себе. Чувствую, как у меня на глаза наворачиваются слезы.
— Я продаю дом, — говорит она мне, на мгновение опускает глаза, ее длинные ресницы вздрагивают. — Компания открывает евро-офис во Франкфурте; меня включили в ту команду.
— Ага, — киваю я, не зная, что еще сказать.
— Когда обоснуюсь, пришлю тебе адрес.
— Ладно, хорошо, договорились, — киваю я. За моей спиной слышен всплеск, журчание воды, потом мягкий глухой удар. — Ну, — говорю я, — если будешь в Эдинбурге…
Она качает головой и отводит взгляд в сторону, затем мило улыбается мне и кивком показывает:
— Твоя лодка, Камерон.
Я стою, киваю как идиот, хочу найти те единственно верные слова, которые непременно должны быть и которые могут покончить с этим, изменить все к лучшему, к нашему благу, завершить все хеппи-эндом, но я знаю, что ничего такого нет и искать эти слова бессмысленно, а потому стою, тупо киваю, прикусив губу, не в силах взглянуть ей в глаза, знаю, что все кончено, пора прощаться… наконец она выводит меня из этого ступора, протягивает руку и тихо говорит:
— До свидания, Камерон.
И я киваю, пожимаю ей руку и спустя какое-то время говорю:
— До свидания.
В последний раз держу ее руку, еще мгновение.
Гостиница на этом конце озера полна рыбьих чучел в стеклянных шкафах и облезлых набитых выдр, орлов и диких котов. Я не знаком с большинством из собравшихся здесь людей, и мне кажется, Ивонна меня избегает, поэтому я выпиваю одинарный виски, съедаю несколько сэндвичей и уезжаю.
Дождь все еще хлещет как из ведра; я включаю «дворники» на максимальный режим, но они все равно с трудом справляются с потоками воды. Влага, впитавшаяся в мой зонт и плащ, с которых вода капает на заднее сиденье, ведет борьбу на равных с обогревателем и вентилятором — стекла запотевают изнутри.
Я проезжаю миль пятнадцать по однополосной дороге в объезд гор, и мой двигатель начинает работать с перебоями. Смотрю на приборный щиток; бензина еще полбака; никаких сигналов неисправностей.
— Нет, — вырывается у меня стон. — Давай, малышка, давай, не подводи меня, давай, давай. — Я нежно, ободряюще похлопываю по щитку. — Ну, давай, давай…
Я поднимаюсь на отлогую горушку — здесь дорога проходит через заказник Лесного департамента, — а двигатель довольно сносно копирует мое утреннее состояние: кашляет, захлебывается, барахлит. А потом умирает окончательно.
Я поспешно доезжаю накатом до резервной полосы.
— Черт… Дерьмо ты собачье! — выкрикиваю я и бью кулаком по приборному щитку, потом останавливаюсь, чувствуя себя полным дураком.
Дождь молотит по крыше, как из пулемета.
Я пытаюсь запустить двигатель, но он только разражается очередным приступом кашля.
Дергаю тросик капота, снова надеваю плащ, беру промокший зонт и выхожу из машины.
Двигатель тоненько, металлически кряхтит, чем-то позвякивает. Капли дождя падают на выхлопной коллектор и тут же, шипя, испаряются. Я проверяю, не соскочили ли наконечники со свечей, смотрю — нет ли чего заметного, вроде сорвавшегося провода. Ничего заметного не наблюдается. (Я не слышал, чтобы кто-то в подобной ситуации обнаруживал, что причина очевидна.) Слышу звук двигателя, выглядываю из-за поднятого капота и вижу попутную машину. Не знаю — махать рукой, не махать. Решаю, что лучше всего с просительным видом смотреть на приближающуюся машину. Это видавшая виды «микра»,[98] и, кроме водителя, в ней никого нет.
107 
