114 
Я открываю рот, чтобы возразить, но он машет на меня рукой и с едва заметной усмешкой говорит:
— А что же прикажешь мне делать? Ждать, когда рабочие раскачаются на революцию и восстановят справедливость? Ну, это как Судный день — хер его дождешься. А мне справедливость нужна сейчас. Не хочу я, чтобы эти долбаные ублюдки умирали своей смертью. — Он набирает в легкие побольше воздуха и насмешливо смотрит на меня. — Ну и что ты на это скажешь? Что я псих, а?
Я качаю головой.
— Нет, я не думаю, что ты псих, Энди, — говорю я ему. — Ты просто заблуждаешься.
Он неторопливо кивает на эти слова, глядя на пулю, которую не переставая вертит в своих пальцах.
— Но в одном ты прав, — говорю я ему. — Ты один из них. Может, эта твоя болтовня про рынок и нишу на самом деле не так уж и глупа. Но лучшее ли это, что мы можем сделать, — нездоровый ответ на нездоровую систему? Ты думаешь, что сражаешься, а на самом деле льешь воду на их мельницу. Они тебя отравили, старина. Они вырезали надежду из твоей души, а на ее место приживили частичку их собственной алчной ненависти.
— Ты говоришь о душе, Камерон? — Он улыбается. — Становишься религиозен?
— Нет, я говорю о твоей основе. Этот мир заразил твое существо отчаянием, и мне жаль, что ты не нашел ничего лучшего, как убивать людей.
— Даже если они этого заслуживают.
— Даже и так; я по-прежнему не верю в полезность смертной казни.
— А они верят. — Он вздыхает. — И я, видимо, тоже верю.
— А что ты скажешь про надежду? Ты веришь в надежду?
Он смотрит на меня пренебрежительно.
— Ты кто — Билл Клинтон?[101] — Он трясет головой. — Ну да, я знаю: в мире есть и добро, и сострадание, и несколько справедливых законов; но они существуют на фоне всеобщего варварства, они плавают в океане проклятущего ужаса, который может в одно мгновение разорвать в клочья любую нашу жалкую социальную конструкцию. Вот он — практический результат, вот она — истинная атмосфера, в которой все мы функционируем, хотя большинство из нас не могут или не хотят признать это, тем самым увековечивая систему… Мы все виновны, Камерон, некоторые больше, чем другие, а некоторые — несоизмеримо больше, чем другие, только не говори мне, что не все мы виноваты.
Я с трудом удерживаюсь, чтобы не сказать ему: ну и кто же теперь косит под проповедника?
— И в чем же был виноват Уильям? — спрашиваю вместо этого я.
Энди хмурится и отворачивается.
— Он был таким, каким себя провозглашал, — в этом и есть его вина, — говорит он, и в его голосе впервые слышится горечь, — В отличие от Хэлзила или Лингари, против Уильяма у меня не было ничего личного. Он был одним из них, Камерон. Он говорил то, о чем думал. Я знал его лучше, чем ты, и он был вполне серьезен во всем, что касалось его амбиций. Например, он собирался купить рыцарство. В последние десять лет давал деньги консервативной партии. В прошлом году он дал деньги и лейбористам, решив, что они могут выиграть выборы, но вообще-то в течение десятилетия отслюнявливал солидные суммы консерваторам и потихоньку зондировал почву — сколько же должен пожертвовать средний успешный предприниматель, чтобы заполучить себе рыцарское звание. Как-то раз он меня спросил, в какое бы благотворительное общество ему пристроиться, чтобы быть не хуже других; хотел такое, которое не поощряет попрошаек… Все это делалось с дальним прицелом, но таков был его образ мыслей. Он так и не отказался от идеи построить дом на Эйлеан-Дуб; он даже разработал сложную схему с использованием фирмы-прикрытия, угрожающей оборудованием в этом районе тайного хранилища токсичных химикатов; если бы из этого что получилось, то местные сами умоляли бы его занять этот остров. А несколько раз, напившись, он откровенничал, говорил, что неплохо было бы ему поменять Ивонну на какую-нибудь суперсовременную модель, удобную для пользователя и предпочтительнее с собственным титулом и папочкой в серьезном, крупном бизнесе или правительстве. Его программа безнравственного инвестирования вовсе не была шуткой, он настойчиво проводил ее в жизнь. — Энди пожимает плечами. — То, что я его знал, — чистая случайность, но нет никаких сомнений: Уильям стал бы точно таким же, как и любой из тех, кого я убил.
Он катает пулю на ладони, глаза опущены.
— Но если при всем при том, убив его, я испортил твои отношения с Ивонной — прими мои извинения.
114 
