очень нудно 
109 
Как только отошел послед, всем занялась мать, а Пэйс почистился и сел рядом с женой, взяв ее за руку, беззвучно моля ее открыть глаза. Дора едва дышала. Он считал ее вдохи, кончиками пальцев ощущал биение пульса. Она была жива. Она, должно быть, справится, и все кончится хорошо. Если бы он не знал себя так хорошо, то думал бы, что молится.
– Дора, – окликнул он тихо.
Если она только взглянет на него, все будет как надо. Пэйс почувствовал какое-то жжение в глазах. Такое бывало когда-то в детстве. Нет, он не поддастся этому ощущению.
– Дора?
Ресницы затрепетали. Голос такой тихий и мягкий, это не может быть Пэйс. Пэйс всегда кричит, орет и вопит. Но было время когда-то…
Голос снова позвал ее. И Дора вспомнила, как он прошептал ее имя, тесно прижавшись к ней всем телом. Сейчас голос был, как тогда: любящий, умоляющий, нежный. Конечно, она, наверное, все это вообразила, но она позволила нежности завладеть всем ее существом. Она была как сплошная рана. Все болело. Но голос смягчил боль.
А потом она услышала крик младенца и широко распахнула глаза.
Пэйс сидел рядом. Ворот полотняной рубашки был расстегнут, она видела пятна пота, который стекал по темным курчавым волосам на груди. Она смущенно подняла глаза и встретила яростно горевший зеленый взгляд. Он испепелял, но пожатие его руки было нежно. Вокруг рта залегли глубокие страдальческие складки, резче обозначились морщинки вокруг глаз, но что-то новое появилось в устремленном на нее взгляде.
– Благодарение Господу! – пробормотал Пэйс, нагнулся и поцеловал ее в лоб. – Никогда в жизни я так не боялся.
Дора удивленно взглянула – вот чепуха, ведь он же был на войне, сражался. Ему приходилось видеть кое-что похуже, чем роды. Почему нечто, такое естественное, испугало его больше? Но она сразу же перестала думать об этом, она слишком сильно измучилась.
– Ребенок?
В этот момент Эрнестина положила пищащий сверток на руки Пэйсу. Он с таким смятением воззрился на ребенка, что Дора даже хихикнула, очень уж смешное у него было выражение лица, но затем Пэйс, поджав губы, осторожно стал разглядывать содержимое свертка.
– Какие же у нас крошечные пальчики, – воскликнул он изумленно, – они что, такие и должны быть?
– Передай ребенка Доре, глупец! – приказала Харриет. – Ну разумеется, так и должно быть.
Дора понимала, что резкий ответ матери не содержит ничего обидного, но Пэйс сразу напрягся. Мать откинула простынку, чтобы лучше видеть. Ребенок успокоился на руках отца.
– А как вы ее назовете? – спросила тихо, прочувствованно Харриет, глядя, как крошечные пальчики сложились в кулачок вокруг большого пальца Пэйса.
– Я? – спросил он в недоумении. – Ничего не понимаю в именах для младенцев. А вы сами еще не подобрали имя?
Сильный, самоуверенный мужчина, каким всегда его знала Дора, выглядел сейчас неловким, будто слон в посудной лавке. Но он уже научился так держать ребенка, чтобы головка была не на весу, а простынка не сваливалась с ножек. Он быстро всему научится. Если бы она могла силой молитвы избавить Пэйса от его склонности к насилию.
Но она тоже не подумала раньше об имени, и теперь, услышав вопрос, Дора прошептала:
– Харриет Элизабет.
Мертвое молчание повисло в комнате. Затем, прежде чем Пэйс смог возразить, его мать, фыркнув, сказала:
– Всегда ненавидела имя Харриет. Бедняжку полжизни будут звать Харри. Если вы так глупы, что хотите назвать ее в честь меня, то назовите Фрэнсис. Это мое второе имя. И оно гораздо красивее, чем Харриет.
Дора подняла взгляд на Пэйса, но он смотрел на свою мать так, словно видел ее в первый раз. Наверное, придя к какому-то решению, он кивнул и бережно положил младенца на руки Доре.
– Фрэнсис Элизабет, – пробормотал Пэйс, – значит, я стану называть ее Фрэнки?
Говорил он так тихо, что лишь Дора расслышала его слова. Она недовольно взглянула на него, но его непокорный и коварный ответный взгляд напомнил ей о том мальчике, которым он был когда-то, и которому она не умела противиться. Дора осторожно повернула к себе сверток и дотронулась пальцами до его заросшего щетиной подбородка:
– Спасибо тебе.
Пэйс сначала удивился, а потом даже обрадовался. – Может быть, мне надо было стать врачом, – прошептал он.
Дора ухитрилась улыбнуться, но теперь, с ребенком у груди, она уже не могла сопротивляться сну. Помня о свете, просиявшем из глаз Пэйса и согревшем ее, измученная женщина заснула.
109 
