78 
Тогда он сунул Карлику одну руку Ведьмы, Скелету — другую, и они принялись всячески двигать ими, так что казалось, что труп оживает. Толпа попятилась.
— …умерла.
— Но… никаких ран не видно.
— Думаешь, шок?
«Шок, — сказал себе Чарлз Хэлоуэй, — господи, ее убил шок? Или другая пуля? Когда я выстрелил, та пуля застряла у нее в глотке? Она… подавилась моей улыбкой?! Силы небесные!»
— Все в порядке! Представление окончено! Просто она потеряла сознание! — объявил мистер Мрак. — Притворный обморок! Входит в сценарий!
Говоря, он смотрел не на Ведьму, не на толпу, а на Вилла, который стоял, моргая, пробудившись от одного кошмара и сразу столкнувшись с другим. Чарлз Хэлоуэй уже подошел к сыну, и мистер Мрак закричал:
— Расходитесь все! Представление окончено! Свет! Убрать свет!
Огни Луна-Парка начали мигать.
Толпа, теснимая гаснущей иллюминацией, развернулась, точно огромная карусель, и поспешила к остающимся лужицам света, словно желая погреться перед тем, как встретить ветер на лугу. А фонари один за другим, один за другим выключались сами по себе.
— Свет! — продолжал повелевать мистер Мрак.
— Прыгай! — сказал отец Виллу.
Вилл соскочил с помоста. Вилл побежал вместе с отцом; Чарлз Хэлоуэй все еще держал в руке ружье, выстрелившее улыбкой, которая убила и повергла в прах Цыганку.
— Джим там?
Они очутились у входа в лабиринт. С помоста позади них разносились крики мистера Мрака:
— Свет! Ступайте домой! Представление окончено! Все!
— Там ли Джим? — переспросил Вилл. — Да. Да, он там.
Джим стоял все так же недвижимо в Музее восковых фигур.
— Джим! — разнесся голос по лабиринту.
Джим зашевелился. Джим моргнул. Дверь запасного выхода была открыта. Джим ощупью двинулся к ней.
— Я иду за тобой, Джим!
— Не надо, папа!
Вилл задержал отца у первого поворота лабиринта; боль в левой руке Чарлза Хэлоуэя, вспыхнув с новой силой, ринулась по нервам вверх, чтобы взорваться шаровой молнией около сердца.
— Пап, не входи! — Вилл схватил его здоровую руку.
Помост за их спиной опустел, мистер Мрак побежал… куда? Куда-то. А тьма наступала, и огни продолжали гаснуть, один за другим, один за другим, и ночь засасывала свет, сгущаясь, посвистывая и ухмыляясь, и публику сдуло с центральной дорожки, словно листву с огромного дерева, и отец Вилла стоял лицом к лицу с зеркальным прибоем, стеклянными волнами, шеренгами ужасов, которые — он знал это — ждали, когда он нырнет, когда пойдет сквозь строй, чтобы выдержать бой с грозящим его личности иссушением, полным уничтожением. Он повидал достаточно, чтобы знать. С закрытыми глазами — пропадешь. С открытыми познаешь предельное отчаяние, страдания лягут на тебя таким тяжким грузом, что, пожалуй, не достанет сил обогнуть двенадцатый поворот. Но Чарлз Хэлоуэй освободил свою руку от хватки Вилла.
— Джим там. Джим, подожди! Я иду!
И Чарлз Хэлоуэй шагнул вперед.
Впереди, за сгустками глубоких теней, открывались шлюзы серебристого света, отполированные, протертые, омытые изображениями их самих и других, чьи души, проходя между зеркалами, скоблили стекло своими муками, скребли холодный лед своим нарциссизмом или орошали углы и грани своими страхами.
— Джим!
Он побежал. Вилл побежал. Они остановились.
Потому что огни внутри лабиринта гасли, тускнели один за другим, меняя цвет — сейчас синий, а теперь сиреневый, каким переливаются круги вокруг летней луны, а теперь и вовсе слабое мерцание тысяч старинных свечей на ветру.
И между Чарлзом Хэлоуэем и попавшим в беду Джимом стояла миллионная армия стариков с искривленным ртом, морозной шевелюрой, белой щетиной на лице.
«Они!.. — подумал он. — Все они — это я!»
«Пана! — подумал Вилл, стоя за его спиной. — Не бойся. Это всего лишь ты. Все они — мой отец!»
Но ему не нравилось, как они выглядят. Такие старые, старые-престарые, и чем дальше там впереди, тем еще старше, и они бурно жестикулировали, когда отец вскинул руки, защищаясь от этих образов, от безумного повторения искаженных ликов.
«Папа! — подумал Вилл. — Это ты!»
Но и еще, да, еще что-то…
И тут погасли последние огни.
И оба они застыли на месте в немом безмолвии, скованные страхом.
Глава сорок девятая
Чья-то рука копошилась во тьме, точно крот.
78 
