очень нудно 
39 
Крутящееся колесо и шарик Размалывали что-то в игроках И зрителях, и был этот размол Им в радость, потому что чем ценней
- Для них уничтожаемое было,
- Тем ненавистней и в себе, и в прочих.
- Что это за сокровище, позднее
- Мне умный человек растолковал.
- Душой священник его кличет, нищий —
- Деньгами, немец — волей, а поэт —
- Любовью. Он это нарек свободой,
- Которая рождает угрызенья
- За то, что сам ты сделал. Костью в горле
- Она мужчинам, вот они ее
- И жаждут истребить. Я не мужчина.
- Тот зал мне показался римским цирком,
- Где не тела калечили, а разум,
- И вся эта толпа пришла смотреть,
- Как разум, что постичь способен вечность,
- Пришпиливают к шарику из кости.
- Несчастный Парень начал делать ставки.
- Другие красное чередовали
- Все время с черным и меняли клетки.
- Но Парень ставил только на одну,
- «Зеро», начав с единственной монеты.
- Ее он проиграл, за нею две,
- Потом четыре, восемь и шестнадцать,
- Потом поставил тридцать две. Крупье
- Лопаточкой двенадцать отодвинул —
- Не больше двадцати. Пожав плечами,
- Он лишнее забрал. Пустили шарик,
- Он выиграл. Ему досталось много.
- Все эти стопки золотых монет
- Ему вручили в голубой бумаге.
- Он обратил ко мне счастливый взгляд —
- Впервые после нашего побега.
- «Ну, Белл, — он прошептал, — суди сама,
- Довольно ль в этой голове ума!»
- До слез мне стало жалко бедолагу,
- И не почувствовала я, как сильно
- Ему меня хотелось изумить.
- Сказать мне надо было: «Бесподобен
- Ты, Данкан, бът! Как чувств я не лишилась!
- Отпразднуем победу в ресторане».
- Сказала я, увы, совсем другое:
- «О Данкан, забери меня отсюда!
- Пойдем в бильярдную — там все же меткость
- Особая нужна, там так красиво
- Катаются шары по ровной ткани».
- Он сделался из бледного багровым.
- «Так, значит, мой успех тебе противен?
- Рулетку, значит, ненавидишь? Знай же,
- Что ненавижу я и презираю
- Ее не меньше! Но сейчас сыграю
- И БРОШУ В ДРОЖЬ ХОЗЯЕВ ЭТОЙ ЛАВКИ
- И ДУРАЛЕЕВ, ДЕЛАЮЩИХ СТАВКИ!»
Он встал, к другому ринулся столу И начал сызнова. Хотела я Одна в отель вернуться, но не знала, Ни как туда проехать, ни названье. Сон на ногах сыграл со мною шутку — Мне было невдомек, где нахожусь я. Я у стены сидела на диване, Покуда шел он от стола к столу,
- Выигрывая всюду. Люд за ним.
- Гул, гомон, ропот, восклицанья «Браво!»,
- Рев, суматоха, светопреставленье!
- Хвалили игроки его отвагу,
- А дамы в низко вырезанных платьях
- Бросали взгляды, значившие: «Милый,
- Возьми меня, опаръ меня скорей».
- Один еврей там слезы лил ручьями
- И Парня умолял уйти, покуда
- Не отвернулось счастье. Он играл,
- Пока не стали на ночь закрывать.
- Сложить все деньги — вот была работка!
- А Парринга несчастного тем часом
- Обхаживали все, кроме меня.
- Вдруг рядом кто-то, кашлянув, сказал:
- «Мадам, вы мне позволите два слова?» —
- И, повернувшись динь-динъ-динь о Бог!
- К обеду колокол! Я извелась
- Изголодалась изошла слюной
- Измучилась, тоскуя по борщу,
- Свекольному прекраснейшему супу.
- Все ж, стихотворный опыт повторив мой,
- Заканчиваю снова запись рифмой.
Больше не буду сочинять по-шекспировски. Это замедляет дело, особенно теперь, когда я стараюсь выписывать слова полностью, как все люди. Новый теплый день в Одессе. Небо — одно высокое ровное-ровное светло-серое облако, которое даже не застилает горизонта. Раскрыв на коленях мой маленький письменный несессер, я сижу на верхней ступеньке громадной лестницы, спускающейся к гавани. Она такая широкая, что по ней может промаршировать целая армия, и очень напоминает лестницу, ведущую в Западный парк, — ту, что рядом с нашим домом*. Бог. Здесь тоже гуляет разная публика, но если бы в Глазго я уселась прямо на ступеньку писать письмо, многие посмотрели бы на меня гневно или изумленно, а если бы я вдобавок была бедно одета, полиция прогнала бы меня прочь. Русские же либо не обращают на меня никакого внимания, либо приветливо мне улыбаются. Из всех стран, где я была, больше всего мне подходят США и Россия. С незнакомыми людьми тут разговаривают дружелюбнее и не так официально. Может быть, дело в том, что у них, как у меня, очень мало прошлого? Человек, с которым я подружилась в игорном доме и который говорил мне о рулетке, свободе и душе, — русский. Он сказал, что Россия — такая оке молодая страна, как США, потому что нация и ее литература —ровесницы.
39 
