очень нудно 
104 
— Ну что ж, начинай, Андрей Васильевич, — сказал Трифонов, — мы ждем.
Но я продолжал молчать. Я видел перед собой удивленное лицо Ирины. «Андрей, что с тобой? Говори же!» — читал я в ее глазах. Я видел подчеркнуто бесстрастное лицо Полесского, который сосредоточенно крутил цепочку из скрепок для бумаг… и я молчал.
— Ладно, — недовольно сказал Трифонов, — скажешь после. Может быть, ты, товарищ Кондаков?
— Что ж, товарищи, дело ясное, — охотно начал Кондаков. — Я предупреждал Арефьева, что все это добром не кончится. У него получилось все, как в романе. Прочел статью — значит, это новаторство. Комбинат возражает — значит, консерваторы. Поехал в Москву… Я ведь понимаю, как там у него все вышло. Пришел в главк, — я руководство обижать не хочу, но здесь мы люди свои, скрывать не буду, немало я там умников, оторванных от производства, от реальной жизни. Арефьев доказывает, ссылается на статьи… В главке тоже люди не о двух головах, боятся: откажут — пришьет им Арефьев ярлык рутинеров: живое дело, инициативу снизу, мол, глушите… Что ж, расчеты есть, в центральной печати статьи есть — шут с тобой, делай… И вот результат.
Вы думаете, товарищи, мне легко было этот приказ подписывать? Арефьев — парень инициативный, толковый. Но закон есть закон. Виноват — получай по заслугам. Вот какое дело. И хорошо еще, что Агафонов жив остался. В общем, у меня все.
— Так… — задумчиво проговорил Трифонов. — Вот насчет Агафонова. Он письмо к нам в бюро прислал. Разрешите, прочту?
«Письмо? Какое письмо?» — подумал я. А Трифонов между тем вынул из ящика стола листок бумаги и прочел:
— «В партбюро «Туннельстроя». Слышал, что товарища Арефьева с работы сняли за несчастный случай со мной. Это неправильно. Тут надо по существу разбирать. Мы с Арефьевым не один месяц работаем. Он пользы хотел, и если в чем ошибся, так мой факт сюда примешивать, по-моему, неправильно. Прошу это мое мнение принять во внимание. А г а ф он о в». Вот какое дело, товарищи.
И Трифонов положил бумагу на стол.
«Агафонов, старый, верный друг, — мысленно произнес я, — спасибо тебе, спасибо!..»
Полесский медленно подошел к столу и взял письмо. Минуту-другую он сосредоточенно читал. Я наблюдал за ним. Что-то похожее на улыбку промелькнуло на его лице.
Он положил листок на стол и спросил:
— Когда было написано это письмо и как оно попало в бюро? Тут нет числа.
— Письмо было написано вчера утром, и привезла его товарищ Волошина.
Ирина? Значит, было еще одно письмо, кроме того, что она передала мне? Но почему же она умолчала об этом?
— Волошина? — переспросил Полесский. — Любопытно…
Ирина встала.
— Могу объяснить. Я была в Заполярске, в командировке. Собиралась уже уезжать, когда мне позвонил профессор Горчаков, руководитель нашей экспедиции, попросил кое-что дополнительно захватить. Потом рассказал, что произошло на стройке. Вот. Я заехала в больницу проведать Агафонова, — мне было по дороге. Он и попросил передать письмо товарищу Трифонову. Я это и сделала еще вчера. По-моему, все ясно. — Она села.
Полесский ничего не сказал. Он вернулся на свое место, в угол комнаты, и снова уселся на катушку, вытянув длинные ноги.
— Я огласил письмо, — медленно сказал Трифонов, — поскольку оно к нам поступило. Хотя считаю, что само по себе это ничего решить не может. Дело надо разбирать по существу. Кто хочет говорить? Я посмотрел на Орлова. Почему он молчит? Ведь это он натолкнул меня на мысль о штанговом креплении. Боится, что его признают «соучастником»?
— Ты собираешься выступать, Арефьев? — с нетерпением уже спросил Трифонов.
— Да, — сказал я.
Я встал, несколько секунд молчал, обдумывая, с чего начать. Я хотел рассказать им о том, что я не мог спокойно наблюдать, как свертываются работы на туннеле. О том, что скорейшее окончание строительства для меня не только производственный вопрос. О том, что речь идет о моем пути в жизни…
Но я не смог найти нужных, убедительных слов.
Я говорил недолго, и речь моя получилась сухой. Напомнил, в каком положении находилась стройка из-за нехватки цемента. Рассказал о сути штангового крепления, ни словом не упомянув об Орлове…
— Очевидно, я виноват, — сказал я в заключе- | ние. — Мне еще трудно понять, в чем именно. Но то, что произошло, не может скомпрометировать штанговое крепление. Допущена какая-то неточность. То, что в результате этой неточности, или небрежности, пострадал Агафонов, разумеется усугубляет мою вину. Комиссия установит, что же произошло… Наверное, в чем-то я виноват. Хочу только сказать, что иначе поступить не мог.
104 
