очень нудно 
100 
Нестеров был другом Агафонова, и поэтому встреча с ним была особенно тягостна для меня. Но Нестеров смотрел мне прямо в глаза, протягивая руку, и не задавал никаких вопросов. Я почувствовал комок в горле и ответил ему крепким рукопожатием.
И тогда все остальные один за другим стали протягивать мне рука, и я пожимал их. И все это безмолвно. А потом пошли своей дорогой.
Следующий, кого я встретил, был откатчик Авилов. Мы были вместе тогда, почти год назад, когда случился обвал и нас завалило в забое. Я до сих пор не могу забыть, как он сидел, скорчившись, прижавшись к стене штольни, забыть его полуоткрытых губ, глаз, в которых застыл страх…
Сейчас этот молодой парень казался повзрослевшим, возмужавшим, и на лицо его легло то характерное для горняка выражение сосредоточенности и вместе с тем иронически-угрюмой снисходительности, которое я не раз замечал на лицах старых шахтеров.
Уже ободренный предыдущей встречей, я первый сказал ему:
— Здорово, Авилов!
— Здравствуйте, Андрей Васильевич, — поспешно ответил он.
Мы разошлись, но Авилов вдруг окликнул меня.
— Андрей Васильевич! Я остановился.
— Вот что я хочу сказать, — неуверенно начал Авилов, подходя ко мне, — вы… не сдавайтесь. Нельзя вас от туннеля отстранить, — уже тверже произнес он и повторил: — Нельзя!
— Спасибо, друг. — Я пожал ему руку и поспешно пошел прочь.
Наступил вечер. Я сидел в комнате, не зажигая лампы. Свет фонарей, освещающих строительную площадку, проникал в комнату через окно, рассеивая мрак.
Подъем сил, вера в свою правду, которые я ощутил после прихода Трифонова, после встреч с рабочими, исчезли. Мне предстоял длинный бесцельный вечер. Неужели Григорий так и не зайдет ко мне? В чем дело? Что происходит с ним? Неужели это только ревность? Или он и впрямь считает меня во всем виноватым? Ведь мы были товарищами! Неужели можно вот так запросто, без разговора, без серьезного объяснения, расстаться с другом?
Где-то раздались звуки баяна. Огни фар автобуса легли на видную мне из окна дорогу. Прогрохотали взрывы. И все опять смолкло.
Итак, завтра в шесть. Я посмотрел на часы. Семь. Значит, еще целые сутки… Сутки!
Я представил себе, как все это будет. Начнет Трифонов. Потом дадут слово мне. Что же я скажу? Ведь членам бюро известно, как родилась эта мысль о штанговом креплении. Не повторять же мне все сначала!
Да, ничего нового я сказать не могу. Конечно, я буду доказывать, что установка штанг производилась в полном соответствии с инструкцией и паспортом крепления. Но факты против меня. Бюро не сможет встать на мою защиту. Трифонов просто хотел утешить меня, поддержать. В конце концов все будет зависеть от выводов комиссии. Но когда она приедет, эта комиссия? И что мне до тех пор делать?
Прошел еще час. Я пытался читать, но не смог. Пробовал написать тезисы моего завтрашнего выступления на бюро — ничего не получалось. На бумаге все выглядело неубедительным. Лечь спать? Нет, я и думать не мог о сне.
Одиночество. И так будет сегодня, завтра, послезавтра, до тех пор, пока мне не удастся доказать свою невиновность, пока не начну работать снова. Только тогда я перестану ощущать одиночество. Только тогда…
Настойчивый стук в дверь вывел меяя из оцепенения. «Неужели это все же Григорий?» — мелькнула у меня мысль.
Это была Ирина Волошина.
— Входите же, Ирина, входите! — кинулся я к ней.
Она переступила порог. На ней не было обычного ватника и ушанки. Мне было странно и непривычно видеть ее в хорошо сшитом пальто и маленькой меховой шапочке.
— Я все знаю, Андрей, — сказала Ирина. — Только что была у Агафонова. Ему лучше. Привезла письмо для вас. Вот.
Она вынула из кармана пальто листок и протянула его мне. Я буквально вырвал записку из ее рук.
«Уважаемый Андрей Васильевич, приветствую вас! — писал Агафонов. — Мне лучше. Слышал, вас обвиняют. Только это глупости. Горняцкая работа такая — всякое случается. Мы еще с вами не одну гору прорубим. Агафонов».
Я готов был расцеловать этот клочок бумаги.
— Ирина, — воскликнул я, — прочитайте! Вы знаете, что он пишет?
— Знаю, поскольку это писалось при мне, — ответила Ирина.
Только сейчас я полностью осознал, что она сделала для меня! Я не спрашивал ее ни о чем. Но я уже все знал, все понял.
— Ирина, — сказал я дрожащим голосом, — вы…
— Что я? — переспросила она.
100 
