очень нудно 
98 
Что же произошло? Где первопричина всего того, что случилось со мной?
Мне было мучительно больно размышлять об этом, но я не мог остановить поток нахлынувших мыслей. Я все время спрашивал себя: «Почему? Почему я не могу жить спокойно? Почему со мной вечно что-нибудь случается?
«Тебе всегда будет что-то грозить, Андрей». Это сказала когда-то Светлана. Неужели она была права? Но почему? Кто виноват в этом? Мой характер?»
Я попытался проанализировать всю мою линию поведения за эти два — почти два — года, все мои поступки.
Да, я бывал резок, подчас неоправданно резок с людьми. Забывал о том, что вопрос, который казался предельно ясным мне, другим мог казаться далеко не таким понятным. В ряде случаев лучше было бы смолчать, не спорить по мелочам. Быть терпимее, снисходительнее. Наверное, я переоценивал свои силы и знания. Может быть, даже зазнался?
Наверное, да. В чем-то я, несомненно, был виноват. Но не в главном, нет. Я не мог не бороться с Кра-мовым. Не мог скрыть от Григория, что я думаю о его статье, не мог не искать выхода из положения, создавшегося на нашей стройке.
Ведь я делал все это: дрался с Крамовым, расстался со Светланой, критиковал Орлова, не пошел за Полесским, добивался штангового крепления — потому что был уверен, что иначе жить нельзя, что миллионы людей в нашей стране, особенно теперь, живут именно так, я и сейчас уверен в этом…
Но что же мне делать теперь? Ехать в обком? Писать письмо в Москву? Но о чем? Еще не приехала комиссия, еще нет заключения…
Протестовать против моего снятия с работы? Но ведь никто не решится так, с ходу, отменить приказ директора комбината. В таких случаях обычно создают комиссию. А раз в данном случае комиссия все равно должна приехать, значит надо ждать.
Ждать!.. Но где взять волю, терпение, выдержку, чтобы ждать вот так, сидя напротив туннельного портала, в который ты не имеешь права войти?
Я с ужасом представил себе, как будет тянуться этот длинный день и одинокий вечер. Отношения с Григорием, который, кстати, приказом Кондакова назначался и. о. начальника строительства, у меня были испорчены. Мне трудно было определить подлинные причины этого. Самым естественным было предположение, что все дело в Ирине. Но нет, было и нечто другое.
Иногда мне начинало казаться, что статья в газете, из-за которой у нас произошла первая размолвка, была для Григория не случайной. Нет, я был далек от мысли предполагать, что Григорий сознательно, с умыслом написал ту демагогическую чепуху. Просто попался на удочку Полесскому.
Но ему нравилась звонкая, эффектная фраза. Нравилось обращать на себя внимание, выступать в роли благодетеля. Мой последний разговор с Григорием дал мне много поводов для размышлений.
Старик Трифонов? Да, он настоящий человек. Но что он мог сделать? На него, наверное, и так нажимают, требуют «оргвыводов»…
В его хорошем отношении ко мне я не сомневался. Но я считал, что именно поэтому элементарная порядочность требует от меня теперь не искать встречи с Трифоновым, не ставить его в трудное положение.
Где же Ирина? — внезапно спросил я себя. Да, я знал, Ирина уехала в область, должна на днях вернуться. И тем не менее я задал себе этот нетерпеливый вопрос. Мне хотелось, чтобы она была здесь. Она не чужой человек. Вся эта история со штангами не могла быть ей безразличной. Может быть, как геолог, она сумеет найти какое-нибудь объяснение тому, что произошло. Так или иначе, мне нужно, я хочу ее видеть!
Но Ирины не было. Никого не было. Я стоял один в комнате и глядел в окно.
Начинался рассвет. Погасли фонари. На дороге появились автомашины, груженные лесом. Прогудел электровоз. Задребезжало оконное стекло от далеких глухих взрывов. Всё как обычно…
А я сидел один в комнате. Один! Да неужели, неужели Светлана была права, когда говорила, что мне всегда будет что-нибудь грозить? Что это за нелепая закономерность такая? Почему я не могу жить спокойно?
…А вот Светлана считала, что есть и третий путь. Без подлостей, но и без того, что она не без иронии называла «героизмом». Не предавая других и не подставляя под удары себя. Не плетясь в хвосте и не вылезая вперед… Что ж, она и пошла по этому третьему, казалось такому правильному, такому разумному, такому протоптанному пути. Только куда он ее привел?
Мае было непереносимо мое одиночество, и вместе с тем было бы мучительно видеть кого-либо…
Но я недолго пробыл один. Пришел Павел Харитонович Трифонов.
98 
