очень нудно 
218 
Роберта посоветовала ему не читать те отрывки, где описываются любовные сцены. К таким вещам члены Фонда Дженни Филдз относились не то чтобы враждебно, а, скорее, настороженно. „У вас есть что почитать и кроме секса“, — заметила она. Ни он ни она не заикнулись даже о возможности почитать что-то новенькое. Потому-то он теперь и не любил выступать — ничего новенького давным-давно и в помине не было.
Гарп трусцой бежал вверх по длинному склону холма, мимо фермы, где паслись черные быки ангусской породы. Холм этот был единственной возвышенностью на всем пути от Стиринга до побережья. Позади осталась двухмильная отметка. Иссиня- черные морды животных повернулись в его сторону наподобие дул двустволок, возведенных над невысокой каменной оградой. Гарп любил разговаривать с животными. Сейчас он им помычал.
Впереди снова появился грязно-белый „сааб“, едущий навстречу, Гарп подался левее — пришлось бежать по пыльной обочине. Один бык ответил Гарпу мычанием, два других испуганно отпрянули. Гарп смотрел на животных. „Сааб“ шел медленно, водитель, как видно, противник лихой езды, так что можно не держать его в поле зрения.
Спасла его только хорошая память. Ему запомнилось, что „сааб“, проезжая мимо в первый раз, сбавил скорость. Запомнилось и то, как водитель, вытянув шею, пытался разглядеть одинокого бегуна в зеркало заднего обзора.
Гарп быстро отвел взгляд от черного быка и вдруг увидел, что „сааб“, заглушив мотор, бесшумно вырулил на обочину и мчится прямо на него, вздымая придорожную пыль, которая столбом поднималась позади грязно-белой машины. За рулем, пригнувшись, с сосредоточенным видом сидел водитель, точь-в-точь пулеметчик, готовый открыть по цели огонь.
В два прыжка Гарп преодолел расстояние, отделявшее его от каменной ограды, и, не обратив внимания на электрический провод, натянутый сверху, перемахнул через нее. Задев бедром провод, он почувствовал, как его слегка дернуло и, перелетев через ограду, мягко приземлился на зеленом поле, объеденном и вытоптанном быками.
Гарп лежал, прижимаясь к сырой траве. В пересохшей глотке скребло, он хотел прокашляться, но вместо кашля вдруг явственно услыхал мерзкое кваканье „Прибоя“. Прогрохотав копытами, в сторону метнулся черный бык. И в тот же миг грязно-белый „сааб“ с металлическим скрежетом на всем ходу врезался в каменную ограду фермы. Описав дугу над Гарпом, рядом упали два булыжника размером с его голову. Черный бык застыл как вкопанный, бешено вращая глазами, готовый сию секунду броситься вперед, сокрушая все и вся. Удерживал его только несмолкающий сигнал гудка, который заклинило от удара.
Гарп понял, что жив. Вкус крови во рту говорил всего-навсего о прикушенной губе. Держась за ограду, он подошел к пролому, в котором торчал корпус разбитой машины. Женщина за рулем на этот раз лишилась не только своего языка.
Ей было лет сорок. Передняя часть машины вздыбилась от наезда на стену, колени женщины, вцепившейся в искореженный руль, высоко задраны. Руки были загрубелые, красные, наверное, от суровых зим, выпавших на ее долю. На коротких пальцах ни одного кольца. Лицо перекошено от вмятины, оставленной не то дверцей машины, не то защитным козырьком. Теплый ветерок, струившийся в машину сквозь разбитое лобовое стекло, трепал спутанные каштановые волосы женщины со следами свежей крови.
В том, что она мертва, не было сомнений: Гарп заглянул ей в глаза. Бесспорно и то, что она джеймсианка: он заглянул ей в рот. Заглянул и в сумку, там, как он и ожидал, был блокнотик с карандашом. Среди множества исписанных листков попадались чистые. Одна записка начиналась так: „Привет! Меня зовут…“ и так далее. Была там и записка со словами: „Ты сам полез на рожон“. Гарп живо представил себе, что именно эту бумажку она сунула бы под резинку спортивных трусов на его окровавленном теле, оставшемся лежать на обочине дороги.
Попалось ему и письмо почти лирического содержания. Находка для газет, которые могли бы выжать из него многое. Оно гласило: „Меня никто не насиловал, и мне не хотелось бы, чтобы это со мной случилось. Я никогда в жизни не спала с мужчиной и никогда этого не хотела. Смысл всей моей жизни состоял в том, чтобы разделить страдания Эллен Джеймс“. „О Господи!“ — подумал Гарп и оставил записку в сумке среди прочих вещей. Не тот он был писатель и не тот человек, чтобы утаить свидетельство, пусть даже свидетельство безумия.
218 
