10 
Форбс прекратил жужжать, его лицо на миг стало удивленным.
— Термостаты уже работают. — Он распахнул дверь. — Наш читальный и конференц-зал. Больше на этом этаже помещений нет. Пройдем ко мне?
С первых же минут Кармайн распознал в Аддисоне Форбсе законченного неврастеника. Форбс щеголял жилистой, подтянутой худобой, которая выдавала в нем энтузиаста активного образа жизни, склонного к вегетарианству. В свои сорок пять он выглядел ровесником профессора, но кинорежиссер, ведущий поиск новой звезды, вряд ли задержал бы на нем взгляд. Лицевой тик и резкая, бессмысленная жестикуляция сопровождали его речь.
— Три года назад я перенес сильнейший коронарный приступ, — сообщил Форбс. — Чудом выжил.
Этим обстоятельством он был явно одержим — частое явление среди докторов медицины, которые, как объяснил однажды Кармайну Патрик, убеждены, что уж они-то никогда не умрут, но, почувствовав дыхание смерти, становятся невыносимыми пациентами.
— Теперь я каждый вечер пробегаю трусцой восемь километров — от Хага до моего дома. Жена привозит меня сюда по утрам и забирает костюм. Две машины нам уже не нужны — приятная экономия. Я питаюсь овощами, фруктами, орехами, иногда ем приготовленную на пару рыбу, когда жене попадается свежая, только что выловленная. Признаюсь честно, я чувствую себя превосходно. — И он похлопал себя по плоскому до впалости животу. — Еще лет пятьдесят прослужит, ха-ха!
«Нет уж, спасибо, — подумал Кармайн, — лучше смерть, чем расставание с жирными и вредными деликатесами из «Мальволио». Но у каждого свой вкус».
— Как часто вы или ваш лаборант уносите трупы животных вниз, в холодильник на первом этаже? — спросил Кармайн.
Форбс растерянно заморгал.
— Лейтенант, я ведь только что объяснил: я клиницист! Я провожу клинические исследования, а не опыты на животных. — Его брови настойчиво рвались в противоположные стороны. — Скажу без ложной скромности: у меня талант назначать пациентам индивидуальные дозы противосудорожных препаратов. В этой сфере распространены злоупотребления — можете себе представить, что получается, когда какой-нибудь наглый терапевтишко берется сам прописывать антиконвульсанты. Обнаружит у незадачливого пациента идиопатию, и давай пичкать беднягу дилантином и фенобарбиталом, а у него пики лобной доли торчат кольями, хоть насаживайся! Я заведую клиникой эпилепсии при больнице Холломена и консультирую еще в нескольких больницах, а также руковожу энцефалографической лабораторией больницы Холломена. Но как вы понимаете, на заурядные ЭЭГ я не размениваюсь. Это занятие для Фрэнка Уотсона и его прихлебателей — неврологов и нейрохирургов. Предмет моего интереса — пики, а не дельта-волны.
Кармайн, взгляд которого начал блуждать еще на середине этого монолога, промычал что-то неопределенное. Потом уточнил:
— Значит, вам никогда, ни при каких обстоятельствах не приходится избавляться от трупов животных?
— Никогда!
Симпатичная лаборантка Форбса, Бетти, подтвердила слова шефа.
— Его исследования имеют непосредственное отношение к уровню противосудорожных препаратов в кровотоке, — объяснила она доступными для понимания словами. — Большинство врачей завышают дозу, поскольку не следят за содержанием препаратов в крови при таких хронических болезнях, как эпилепсия. Кроме того, к доктору обращаются фармацевтические компании с просьбами провести испытания новых препаратов. Он поразительно точно угадывает дозу и состав для конкретного пациента. — Бетти улыбнулась. — Честное слово, он кудесник. Это искусство, а не наука.
Отправляясь на поиски доктора Мориса Финча, Кармайн гадал, не обрушится ли на него снова водопад медицинской абракадабры.
Но оказалось, доктор Финч не из тех, кто забрасывает собеседника научными терминами. Он коротко объяснил, что исследует проникновение ионов кальция и натрия через оболочки нервных клеток во время эпилептических припадков.
— Я работаю с кошками, — сообщил он, — причем подолгу. Животные нисколько не травмированы, они даже ждут экспериментов.
«Добрая душа», — вынес вердикт Кармайн. Конечно, исключать Финча на этом основании из списка подозреваемых он не стал: всем известно, что и среди беспощадных убийц попадаются сентиментальные добряки. Финчу исполнился пятьдесят один год, и он был старше большинства здешних ученых, что подчеркнул профессор. Видимо, наука считалась здесь делом молодых. Набожный иудей Финч вместе с женой Кэтрин жил на птицеферме — Кэтрин разводила кошерных кур. Финч объяснил, что только цыплята не дают ей скучать — обзавестись детьми супругам так и не довелось.
10 
