50 
– Я называю это работой, потому что это и есть работа. В следующем месяце в галерее будет моя выставка.
Голос Динны зазвенел, она понимала, что бросает Марку вызов, ее сердце билось все чаще и чаще. Марк долго не отвечал. Наконец он сказал:
– Что-что будет?
– Моя выставка. В галерее.
– Понятно. – В голосе Марка послышалась неприятная насмешка. На какое-то мгновение Динна его по-настоящему возненавидела. – Значит, у нас богемное лето. Что ж, возможно, это пойдет тебе на пользу.
– Возможно, пойдет.
«Бревно бесчувственное! Он никогда меня не понимал!»
– Неужели это так необходимо – устраивать выставку, чтобы настоять на своем? Может, обойдемся без этого? Можешь работать в этой своей новой студии, если тебе так хочется.
«Спасибо за разрешение, папочка».
– Эта выставка для меня очень важна.
– В таком случае отложи ее на время. Я вернусь, и мы все обсудим.
– Марк... – «Я полюбила другого»... – Я все-таки буду устраивать эту выставку.
– Отлично, только отложи ее до осени.
– Зачем? Чтобы ты мог меня отговорить, когда вернешься?
– Я не буду тебя отговаривать. Поговорим об этом, когда я вернусь.
– Выставку нельзя откладывать, я и так уже ждала слишком долго.
– Знаешь, дорогая, для капризов ты уже слишком взрослая, а для менопаузы еще слишком молодая. По-моему, ты ведешь себя крайне неразумно.
Динне хотелось ударить мужа, но одновременно ей хотелось рассмеяться ему в лицо. Разговор был абсолютно нелепый, она вдруг поняла, что ведет себя почти как Пилар. Она все-таки засмеялась и покачала головой.
– Может быть, ты и прав. Давай сделаем так: ты занимайся своим процессом в Афинах, а я буду делать со своими картинами то, что считаю нужным. Осенью увидимся.
– Это что, твой способ сказать мне, чтобы я не лез не в свое дело?
– Возможно. – Динна неожиданно осмелела, такого с ней не бывало уже много лет. – Я думаю, сейчас каждому из нас стоит просто делать то, что мы считаем нужным.
«Боже, что со мной? Что я ему говорю...» Динна затаила дыхание.
– Ну что ж, как бы то ни было тебе нужно слушаться мужа, а твоему мужу сейчас пора спать, так что давай на время закроем эту тему, хорошо? Мы вернемся к этому разговору через несколько дней. А до тех пор никаких выставок. Понятно?
Динна чуть зубами не заскрипела от досады. Она давно не ребенок, а Марк за все эти годы ничуть не изменился. Пилар получила мотоцикл, Динне нельзя устраивать выставку, и «мы все обсудим, когда у меня будет время». Всегда так.
Марк все делает по-своему, только по-своему. Но теперь с этим покончено.
– Марк, мне все понятно, но я с тобой не согласна.
– У тебя нет выбора.
Обычно Марк не выражался так откровенно, это было на него не похоже. «Вероятно, он очень устал и поэтому не сдержался», – поняла Динна. По-видимому, Марк тоже это заметил.
– Ладно. Извини. Поговорим в другой раз.
– Хорошо.
Динна молча ждала, что Марк скажет дальше. Он сказал только:
– Bonsoir, – и повесил трубку.
Спокойной ночи. На этот раз Динна не стала говорить «я люблю тебя».
«Никаких выставок». Слова Марка эхом отдавались у нее в голове. Никаких выставок. Она тяжело вздохнула и устало опустилась в кресло. А что, если она ему не подчинится? Что, если она все-таки устроит выставку? Может ли она поступить так с Марком? А с самой собой? Хватит ли у нее смелости сделать то, чего ей хочется, что она считает нужным? А почему нет? Марк далеко, а здесь у нее есть Бен. Но сделать это она должна не ради Бена, а ради себя самой.
Динна окинула студию долгим взглядом. Она вдруг поняла, что в этих холстах, повернутых лицом к стене, в картинах, которые никто не видел и никогда не увидит – если только она не сделает того, что должна сделать, – заключена вся ее жизнь. Марк не может ей помешать, а Бен не может ее заставить. Она должна сделать это сама. Сейчас. Просто обязана – ради самой себя.
Марк повесил трубку и снова посмотрел на часы. Было почти десять. Разговор с Динной отнюдь не помог ему расслабиться, скорее наоборот. Марк был недоволен собой. Он не собирался говорить Динне про мотоцикл, но почему-то сказал. А тут еще эта ее дурацкая затея с выставкой. Марк не понимал, почему Динна вообще не бросит заниматься этой ерундой. И его очень беспокоил вопрос, куда девалась Шанталь. Марка снова охватила ревность. Он налил себе виски. Зазвонил звонок. Марк подошел к двери и приоткрыл ее на несколько дюймов. Пришел месье Мотье, маленький старичок лет восьмидесяти, живущий по соседству. Когда-то он тоже был адвокатом, но давно отошел от дел. Сосед питал слабость к Шанталь, как-то раз он даже прислал ей цветы.
50 
