7 
Шаги Марка Динна услышала раньше, чем его голос. Потом он весело переговаривался с Пилар, которая стояла с мокрыми волосами на лестничной площадке второго этажа. Марк говорил дочери что-то насчет ее пребывания в Ницце и о том, что в Антибе ей следует вести себя прилично. В отличие от Динны Марк в течение лета еще не раз увидит Пилар. Он будет несколько раз летать из Сан-Франциско в Париж и обратно, при любой возможности заезжая на выходные в дом на мысе Антиб. Старые привычки живучи, да и перспектива лишний раз повидаться с дочерью очень заманчива. Марк и Пилар всегда были близкими друзьями.
– Доброе утро, ma cherie.
«Ma chere, не ma cherie», – мысленно отметила Динна. «Моя дорогая, а не моя любимая». Буква «i» выпала из слова в его обращении много лет назад.
– Ты сегодня прекрасно выглядишь.
– Спасибо.
Динна с улыбкой поблагодарила мужа за комплимент, подняла взгляд и увидела, что Марк уже взялся за газеты. Комплимент был скорее формальным, чем искренним, и Динна это прекрасно знала. Известная французская галантность. Улыбка на ее лице погасла.
– Есть новости из Парижа?
– Я тебе сообщу позже. Завтра я уезжаю. На некоторое время.
Что-то в тоне Марка подсказало Динне, что за его словами кроется нечто большее. Впрочем, так бывало всегда.
– На некоторое время – это на сколько?
Марк посмотрел на нее со слегка насмешливым выражением, чем невольно напомнил Динне, почему она в него влюбилась. Он был невероятно красивым мужчиной – худощавое аристократическое лицо с сияющими голубыми глазами, с которыми не могли конкурировать даже глаза Пилар. Его волосы песочного оттенка не утратили прежнего цвета, седина лишь слегка пробивалась на висках. Он и теперь выглядел молодым и энергичным, и в его взгляде почти всегда сквозила легкая насмешка, особенно когда он бывал в Штатах. Марк вообще находил американцев «забавными». Его забавляло, когда он выигрывал в теннис или сквош, в бридж или триктрак, но особенно в зале суда. Марк работал так же, как играл, – он всегда выкладывался полностью и всякий раз достигал выдающихся результатов. Он был из тех людей, которым завидуют мужчины и перед которыми заискивают женщины. Он всегда побеждал. Победа была стилем его жизни. Поначалу Динне это его качество очень понравилось. Когда Марк впервые сказал, что любит ее, она сама почувствовала себя победительницей.
– Я спросила, на сколько ты уезжаешь.
В голосе Динны послышался едва уловимый намек на раздражение.
– На несколько дней, точно пока не знаю. А что, это имеет какое-то значение?
– Конечно.
Раздражение в ее голосе стало заметнее.
– У нас намечается что-то важное? – Марк удивился. Он сверился с ежедневником и ничего особенного не обнаружил. – Так что же?
«Нет, дорогой, ничего важного... только ты и я».
– Нет, ничего особенного, я спросила просто так.
– Я тебе позже скажу, сегодня у меня несколько встреч, после них я буду знать точнее. Кажется, в одном крупном деле о поставках возникли проблемы. Возможно, прямо из Парижа мне придется вылететь в Афины.
– Опять?
– Похоже на то. – Марк снова углубился в газеты. Только когда Маргарет поставила перед ним яичницу, он поднял голову и посмотрел на жену. – Ты отвезешь Пилар в аэропорт?
– Конечно.
– Будь добра проследи, чтобы она оделась прилично. Боюсь, если она снова выйдет из самолета в каком-нибудь экстравагантном наряде, мою мать хватит удар.
– Почему ты сам ей об этом не скажешь?
Динна посмотрела на мужа в упор. Марк и бровью не повел.
– Я считал, это твоя епархия.
– Что именно: дисциплина или ее гардероб?
Оба понимали, что следить и за первым, и за вторым – одинаково неблагодарное занятие.
– До некоторой степени и то, и другое.
Динне хотелось спросить: до какой именно степени – до той, где она еще способна справиться с задачей? Это Марк имел в виду? Но она промолчала. Марк продолжал:
– Кстати, я дал ей денег на поездку, так что ты можешь не давать.
– Сколько ты ей дал? Марк резко поднял голову:
– Что, прости?
– Я спросила, сколько денег ты дал ей? – очень тихо повторила Динна.
– А это важно?
– По-моему, да. Или мне полагается заниматься только дисциплиной и гардеробом, а в остальное не вмешиваться?
В голосе Динны теперь слышалось явное раздражение, подспудно копившееся все восемнадцать лет брака.
– Я этого не говорил. А насчет денег не волнуйся, ей хватит.
7 
