15 
Вставать с ними со всеми на рассвете смысла нет, — сказал Арли. — Подождем, когда мимо поедет обоз — телеги там всякие, санитарные повозки. Поспать время есть. Лучше затесаться в армию туда, где она состоит из медиков, поваров и клерков, которые солдатское ремесло знают не лучше, чем дамы из светской гостиной. Там нас хотя бы не будут донимать перекличками.
Сыграли побудку, но Уилл еще долго после этого нежился и дремал. Вдруг приподнялся на локте: что там — все еще ротные барабаны или полки уже ушли вперед? Но тогда должен слышаться скрип тележных колес длиннющего обоза. Вот те на! Там вообще тишь полнейшая. И солнечный квадрат посередь пола. Господи, полдень! На четвереньках подполз к окну. На улице никого.
Армия ушла.
Он разбудил Арли, и, кубарем скатившись вниз по лестнице, они кинулись через черный ход в конюшню.
Кто-то уже вел под уздцы их лошадь. Южанин-джонни, одетый в серое. У Уилла аж сердце радостно подпрыгнуло. Он чуть не бросился обнимать парня. Зато Арли полез в драку. Оба упали, выпускать из руки повод солдат в сером не хотел, и лошадь, голову которой они вдвоем тянули к земле, растопырила копыта, изо всех сил удерживаясь на ногах. При этом она оглушительно ржала.
С опозданием до Уилла дошло, что шума они создают несколько больше, чем следует — особенно если в городе кавалеристы генерала Худа, непрестанно наступающего на пятки федеральной армии. Тут он вспомнил и про свою форму.
В этот миг солдат-южанин отпустил их лошадь, чтобы высвободить для драки обе руки. Если он и не был так же силен, как Арли, то весил больше, и они с переменным успехом катались в тучах пыли, хрипя и обмениваясь ударами. Уилл! — крикнул Арли. — Уилл! Он имел в виду «держи лошадь», которая, попятившись, чуть не сшибла Уилла с ног, а затем поскакала за угол дома и на улицу.
Уилл, бросившись в погоню, вдруг заметил протянувшуюся вдоль стены дома клумбу с хризантемами, целое сонмище вздрагивающих на ветру скромных белых и желтых цветов, по краям пепельных, побитых морозцем. Подумалось: господи, какое же это благословение — неподвижность и безмысленность растительной жизни! И только он хотел развить эту догадку подробнее, как на улице, прямо напротив их двора вдруг показались два повстанческих кавалериста; бросив коней в галоп, они гнались за убегающей бесхозной лошадью, а еще трое всадников повернули коней к нему — один обнажил саблю, другой взвел курок револьвера, третий же, с давно не бритой рожей, просто ухмылялся во весь рот, в котором не хватало двух передних зубов.
Уилл остановился как вкопанный. Он воздел руки, изображая, как ему казалось, приветствие и узнавание, что-то вроде воздушного объятия, но партизаны генерала Худа предпочли истолковать это как сдачу в плен. Они засмеялись, и тот, что с револьвером, смеха ради стрельнул в землю у его ног.
Из домов, где до этого все прятались, высыпали люди. Конечно: наконец-то их собственные войска пришли освободить их! Ликование вплоть до экстаза. Уилл как к месту примерз, ни рукой, ни ногой не двинуть. Ветром к его ногам прилепило газетный лист. В рот будто пепла насыпали. Столб дыма от догорающих развалин тюрьмы вытянулся в синем небе так, словно это пыльный след уходящей армии — той самой, на которую понадеялся было Уилл. Про себя Уилл молил Бога, чтобы Арли не вышел в схватке победителем. Если он победил и убил южанина — всё, им конец, их убьют-таки в этом чертовом Милледжвиле, хотя, быть может, и не столь церемонно, как это было бы обставлено, если бы казнили за дезертирство. Но чтобы тот южанин убил Арли, Уилл тоже не хотел, поскольку Арли — это хоть какая-никакая, хоть слабенькая, но все же зацепка за жизнь, пусть несчастную, пусть такую, о которой он, в свои неполные девятнадцать, последнее время думал, что лучше бы она и вовсе оборвалась.
Спустя считанные минуты Уилл, Арли и еще какой-то отставший мальчишка-барабанщик, которого тоже изловили повстанцы, уже ковыляли с привязанными к туловищу руками под конвоем и все по той же улице. Их сопровождала растущая толпа. Время от времени один из верховых клонился с седла и плевал в них. Кто-то бросил камень, и он попал мальчишке-барабанщику по спине. Мальчишка качнулся, из его глаз потекли слезы.
Арли что-то сказал и вынужден был повторить, потому что слова проходили мимо сознания Уилла. У Арли распухла щека, один глаз толком не открывался, за налитой кровью нижней губой угадывалось отсутствие нескольких зубов. Вдобавок его всего скрючило, потому что, когда он с поднятыми руками вставал со своего противника, ему напоследок врезали ногой по ребрам. Вот тебе твои южане, — разобрал наконец Уилл.
15 
