66 
Ну что, все нормально? Да, да, спаси вас Господь, — сказала она, на него не глядя, и поспешила затесаться в толпу учениц, еще не успевших вновь выстроиться колонной. — Прошу вас, идемте дальше!
Минутой позже завернув за угол, они были вынуждены остановиться, прижатые к стене здания, поскольку улицу внезапно занял проезжающий отряд кавалерии. Впрочем, всадники, лица которых, подсвеченные пламенем пожаров, отливали медью, были веселы. Напуганных происходящим коней они взбадривали гиканьем и криками. У некоторых в руках были факелы, пламя которых относило ветром, и Уолш заметил, что один такой факел вдруг взлетел и, проломив стекло, исчез в окне дома.
В этот момент Уолш почувствовал, что держать винтовку ему вдруг стало очень неловко.
Масштаб пожаров застал генерала Шермана врасплох. Полуодетый, он выбежал из выбранного им под штаб здания, и лишь после долгих поисков начальник штаба полковник Тик нашел его в одном из соседних кварталов, где генерал присоединился к группе пожарных, причем там он не отдавал приказы, а подчинялся им, как рядовой солдат. Сэр, — надсаживая глотку, чтобы быть услышанным сквозь шум и грохот, обратился к нему Тик и даже за рукав Шермана подергал, — сэр, так не годится, здесь без командующего армией могут и обойтись! Шерман тяжело дышал, и по его вымазанному сажей лицу было заметно, что он не узнает Тика. Потом кивнул и дал себя увести. Ему принесли флягу, он нагнулся и вылил воду себе на голову. Денщик Мозес Браун подал полотенце, генерал вытер лицо, бросил полотенце наземь и, все еще без шляпы и в одной жилетке, спросил: Тик, вы можете мне объяснить, что у нас тут, черт подери, творится? И пошел. Что поделаешь, Тик поплелся за ним.
Да ведь и идти-то было небезопасно! Объятые пламенем стены валятся поперек дороги. Неразличимые, чуть не бесплотные клочья хлопка летают в раскаленном воздухе. Вот-вот. А его солдаты при этом шляются пьяные. Некоторые, стоя напротив горящих зданий, восторженно вопят, другие в обнимку, шатаясь, бредут куда-то, на взгляд Шермана, являя собой злую пародию на солдатское братство. И главное, ведь как подходит одно к другому! — ад в городе и моральное разложение армии! Ветераны многих походов, они прошли с ним путь в сотни миль, стойко сражались, покрыв себя неувядаемой славой, и преодолели все мыслимые препятствия, какие воздвигала на их пути природа или вражья сила… — и вот они уже не солдаты, а демоны, хохочущие при виде того, как целые семьи стоят в ошеломлении на улице, глядя на сгорающее жилье.
В городском саду среди пылающих деревьев взгляду Шермана предстало зрелище и вовсе фантастическое: там были массовые танцы, солдаты отплясывали с черномазыми женщинами под музыку полкового оркестра или, по крайней мере, тех его музыкантов, кто еще способен был держать в руках инструменты. Какой-то старый негр забрался в ракушку концертной эстрады и с упоением дирижировал. Генерал не находил слов. Почему-то вспомнил о собственном растрепанном костюме и ничего иного не придумал, как отряхнуться, заправить вылезшую рубаху в штаны и расправить плечи.
Свернув на другую улицу, он было обрадовался, увидев, что военные работают на тушении огня, но, свернув еще раз, обнаружил, что другие солдаты штыками дырявят пожарные рукава и гонят пожарных прочь. При этом ни те, ни другие пьяны не были.
Никто не узнавал Шермана, и он ни во что не вмешивался — возможно, понимал, что в этом состоянии всеобщей разнузданности его авторитету может быть нанесен урон. Посмотрел на Тика, Тик кивнул: он понимал, как понимает каждый офицер, что в обстановке, когда тебя скорее всего не послушаются, приказывать лучше не пытаться.
А где майор Моррисон? — озираясь по сторонам, спросил Шерман.
Сэр, вы должны помнить. Убит при Айкене.
Ах, да, правильно.
Тик с его ростом в шесть с половиной футов возвышался над Шерманом и, слушая его приказания, поневоле горбился, словно отец над ребенком. Дважды, между прочим, отказался принять командование бригадой с соответствующим повышением в чине — такую он чувствовал личную, чуть ли не собственническую ответственность за Шермана и его великую грядущую славу. Сам взвалил на себя опеку над ним, причем еще тогда, в худшие для Шермана дни нерешительности и приступов истерии после бегства у реки Булл-Ран. Тик застал его в полном раздрае, когда он корчился на полу своей палатки, грыз костяшки пальцев и издавал жуткие стоны. Тогда генерал просил освободить его от командования и позволить для отдыха и восстановления сил удалиться с театра военных действий в Огайо, где его родной дом.
66 
