23 
Почему ей так страшно?
Роуан бесшумно встала, натянула на себя ночную рубашку и, не потревожив мирно спавшего Майкла, выскользнула в прихожую.
Подняв с пола изумруд, она аккуратно обмотала вокруг него обе половинки разорванной цепочки. Сам по себе поступок казался ей теперь ужасным, совершенно недопустимым. Как она могла взять и сломать такую хрупкую старинную вещь?!
– И все же ты совершил большую глупость, – прошептала она. – Я никогда больше не надену этот кулон. Во всяком случае, по собственной воле.
До слуха ее донесся скрип пружин – Майкл повернулся в кровати. Кажется, он что-то прошептал. Или ей показалось? Быть может, ее имя во сне…
Роуан прокралась обратно в спальню, опустилась на колени перед стенным шкафом и, отыскав в его уголке свою сумку, положила кулон в боковой карман.
Она больше не дрожала, а прежний страх сменился злостью, едва ли не яростью. Так или иначе, она знала, что заснуть уже не удастся…
Солнце еще только всходило. Роуан сидела в гостиной, перебирая в памяти фамильные портреты, которые хранились в особняке и которые в свое время ей довелось рассмотреть очень внимательно. Она собиралась развесить эти портреты в доме и лично занялась их подготовкой. Все они были написаны в разные годы. Попадались и весьма старинные, такие, что никто из семейства не мог с уверенностью сказать, кто на них изображен. И только Роуан удалось идентифицировать практически каждый. Краски на портрете светловолосой Шарлотты потускнели под слоем лака так, что она походила на привидение. Жанна-Луиза была изображена вместе со своим братом-близнецом – он стоял за ее спиной. А поседевшая Мари-Клодетт позировала художнику возле стены, на которой висела небольшая картина – пейзаж, запечатлевший уголок Ривербенда.
И у всех этих женщин на шее висел кулон с изумрудом Фамильная драгоценность присутствовала на многих портретах. Роуан прикрыла глаза и в полудреме откинулась на бархатную спинку дивана. Очень хотелось кофе, но не было сил, чтобы подняться и сварить его. Перед тем как это случилось, она видела странный сон… Но какой? Что-то связанное с клиникой, с операционной… Нет, она не могла вспомнить. Там был еще Лемле. Тот самый доктор Лемле, которого она так сильно возненавидела…
… И ирис, созданный Лэшером, жуткий цветок с похожей на черную пасть сердцевиной…
«Да-да, это все твои шутки, – думала она. – Это ты сделал так, чтобы цветок увял и отвалился от стебля. Никто не осознает твои истинные возможности и мощь. Только ты мог заставить новые листья вырасти на стебле мертвой розы. Интересно, откуда ты берешь силу, чтобы казаться таким привлекательным тому, перед кем появляешься? И почему ты до сих пор не пожелал предстать во всей красе передо мной? Или ты боишься, что я разорву тебя на куски и пошлю на все четыре стороны, да так, что ты уже никогда не сможешь собраться воедино?»
Что это? Кажется, она опять грезит? Откуда возник перед ней необыкновенный цветок? Подобно тому странному ирису, он меняет форму, и она явственно видит, как размножаются и мутируют его клетки…
Или он опять проделывает свои штучки? Вроде той, когда он надел на нее кулон во время сна. Впрочем, разве все случившееся не было одной большой шуткой?..
«Что ж, дети мои, – сказал однажды Ларк, когда все они сгрудились возле постели умиравшего, уже впавшего в кому больного, – по-моему, мы сделали все, что могли, исчерпали все свои возможности».
Кто знает, что могло произойти, попробуй она тогда применить парочку собственных способностей. Ну, например, если бы она приказала клеткам полумертвого тела активно размножаться, мутировать и перестроиться таким образом, чтобы полностью блокировать поврежденные ткани… Но она не знала… Она и сейчас до конца не знает, на что способна…
И вновь сон… Люди, проходящие по коридору Лейденского университета… Она вспоминает Мишеля Серве… Ведь это он в 1553 году описал процесс циркуляции крови в организме. Всем известно, что Кальвин изгнал из Женевы всех своих оппонентов, а Серве приказал сжечь на костре вместе с его книгами… Будьте осторожны, доктор ван Абель…
«Нет, я не ведьма… – снова и снова мысленно повторяла она. – Конечно, ведьм не существует… Все дело лишь в периодической переоценке наших концепций восприятия природы и принципов ее развития…»
А в тех розах не было ничего природного, естественного.
Равно как и в движении воздуха здесь, в номере, в легком сквозняке, шевельнувшем занавески, прошелестевшем в разложенных на столике перед ней бумагах и даже слегка взъерошившем ее волосы. Ничего естественного, несмотря на то что она явственно ощутила его прохладу. Это все его шуточки… Все, хватит, больше никаких снов! Интересно, всегда ли пациенты в Лейдене после уроков анатомии самостоятельно встают и уходят из аудитории?
23 
