очень нудно 
68 
– Вы уверены? – упорствовал секретарь.
– Да! И теперь обязан продемонстрировать наш способ получения благородного металла. Господин Эр Цэд показал нам блестящий пример доброжелательства. Могу ли я ответить черной неблагодарностью? Покорнейше прошу вас следовать за мной.
Лю Шэнь направился к закрытой двери, украшенной росписью. Но случилось невероятное: секретарь заступил старцу дорогу.
Далее началась безобразная сцена. Эрстед не любил присутствовать при скандалах – но, увы, пришлось. Начальник и секретарь поменялись ролями. Молодой человек орал на Лю Шэня, как фельдфебель – на проштрафившегося солдата. Искаженное от ярости лицо пылало багровыми пятнами. Изо рта брызгала слюна.
Юнец превратился в демона.
Зато господин Лю Шэнь вдруг сделался до чрезвычайности спокоен. Такой покой устрашал. Старик молча слушал, вежливо улыбаясь. Проклятье! – он наслаждался ситуацией. От цзиньши веяло смертельной опасностью. Казалось, фениксы вот-вот сорвутся с халата «продвинутого мужа» и сожгут дерзкого нахала.
«Это его сын! – внезапно понял Эрстед. – Клянусь распятием, юнец – Лю-младший!»
Сходство обоих лишь сейчас бросилось в глаза. Такие похожие и такие разные... Сын кричит на родителя? Скорее Хуанхэ повернет вспять свои желтые воды, а лаовай унаследует престол Сына Неба! Только что секретарь униженно кланялся цзиньши, распекавшему его, потом – шептал на ухо, устанавливая хрупкое равенство, и теперь – заступил дорогу?!
И впрямь Китаю грозят войны и разруха, если колеблются вечные устои...
Полно, да секретарь ли юнец? Шпион? Доноситель? Человек Тайной канцелярии? Насколько далеко простираются его полномочия? И почему Лю Шэнь так спокоен?
С Тайной канцелярией шутки плохи.
«Утес и обезьяна», – пришло на ум сравнение. Сказался местный колорит: в Дании подобный образ вряд ли посетил бы Эрстеда. Из криков секретаря он не понимал ни слова: тот перешел на манчжурский. Утес треснул, раскрыв узкую расщелину рта. Прозвучала одна-единственная фраза – короткая, как оскорбление.
Это окончательно вывело обезьяну из себя. Животное попыталось вцепиться в утес – и, споткнувшись на ровном месте, грохнулось на пол.
Отчего секретарь упал, осталось для Эрстеда загадкой. Секундой раньше юнец тянул руки к цзиньши – и вот лежит на полу. А рядом скромно моргает лаборант – невзрачный заморыш, тот, что раздувал для гостя жаровню. Упал секретарь на диво удачно: ничего не разбил, и сам тоже остался цел. Юнец шипел какие-то угрозы, но вставать не спешил. Видимо, опасался снова упасть, и на сей раз – с тяжелыми последствиями.
Лю Шэнь обогнул лежащего, слегка приподняв полы халата. Так обходят весной грязную лужу. Эрстед последовал за цзиньши. Расписная дверь открылась – и закрылась за их спинами.
Здесь было жарко.
Эрстед порадовался, что избавился от редингота, – упарился бы за минуту. Большую часть помещения занимали тринадцать огнедышащих – нет, не драконов! – печей. Вокруг них кипела работа. Обнаженные по пояс китайцы в фартуках трудились, как муравьи. Плечи и лица лоснились от пота, в глазах плясали багровые отсветы пламени. Окажись здесь отец Аввакум – перекрестился бы.
Чем не геенна огненная?
– Тринадцатый дракон – дитя грязи и огня, – объявил Лю Шэнь. – Взгляните на эту картину.
Всю заднюю стену занимало полотнище со знакомым рисунком.
– Красный карп поднимается из низовьев реки, плывя против течения. Ему нужно совершить восхождение к Вратам Могущества, дабы превращение состоялось.
«Восхождение, – понял Эрстед, – процесс восстановления металла из соли или окисла. Что ты за рыба – „красный карп“?..»
– Лотосы освещают карпу путь, разгораясь ярче по мере продвижения к верховьям. Два спутника движутся рядом: черный угорь и белый феникс, восставший из золы. Когда красный карп проходит Врата, из него рождается Тринадцатый дракон. Чешуя – серебро, суть – благородство, и стихия – небо.
Метаморфозы, поэтично описанные Лю Шэнем, были изображены на рисунке. Это давало общее представление о процессе. Но датчанина интересовала конкретика. Что с чем смешивается, в каких пропорциях, до какой температуры нагревается...
Двое работников растирали в ступках порошки: красный, черный и белый. К лаоваю они отнеслись с равнодушием. «Наше дело маленькое», – читалось на лицах.
– Разрешите? – Эрстед протянул руку к ларцу с красным порошком.
– Вы ничего не скрыли от меня. Я лишь плачу долги.
68 
