II

Ванде нравился стиль «ретро». Чтобы это понять, не нужно было обладать телепатическими способностями. Платье из натурального шелка – дорогущее, как звездолет! – струилось изумрудным водопадом, опадая к низу благородными складками. При каждом шаге оно издавало таинственный шелест, подстегивая воображение. Никаких магнитных застежек или «точки сборки», при нажатии на которую платье само осыпается с дамы дождем осенних листьев.

Настоящая шнуровка!

Они познакомились на вечеринке, устроенной коллегой Свенсоном по случаю защиты диссертации. Народ собрался разный: от друзей детства до загадочных личностей, что являются на звон бокалов, а после растворяются в пространстве не хуже флуктуаций континуума. Ванда была из родственников. Гюйсу ее представил лично виновник торжества. Правда, Свенсон напрочь запутался в степенях их дальнего родства. Гюйс распушил хвост перед красавицей и получил в ответ скучающую улыбку:

«И вам в штанах тесно? Ну-ну…»

На татуировку телепата Ванда не отреагировала. Может, она просто не в курсе? Гюйс сменил тактику. Пара колкостей на грани фола – Ванда вспыхнула и взглянула на грубияна с некоторым интересом. Гюйс усилил натиск и был вознагражден: к концу вечеринки красотка милостиво позволила пригласить себя в «Болеро». Заехав за ней, Гюйс пожалел, что его «Вег-Шнеллер» – не трансформер, способный принять вид старинного экипажа. Сам-то он облачился во фрак, сшитый по спецзаказу, и, покрутив в имидж-вьюере свое объемное изображение, остался доволен.

«Болеро» очаровал Ванду с порога. Панели резного дуба, паркет сияет отражениями хрустальных люстр, на столах – настоящие свечи. Когда на столике не обнаружилось панели заказа, изумлению Ванды не было предела. Но тут к клиентам подошел живой официант, вручив отпечатанные на бумаге меню в кожаных переплетах…

– Я бы порекомендовал «майский» салат, – небрежно бросил Гюйс. – Исключительно тонкий вкус. Рецепту, если не врут, полторы тысячи лет.

– Догалактическая эпоха?!

– Именно. Предки знали толк в еде.

– О да! – вздохнула Ванда. Огонек, мелькнувший в ее карих глазах, говорил, что кавалер затронул острую тему. – Судя по живописи, тогда в моде были пышечки.

– Предки, – Гюйс со значением глянул на бюст спутницы, – знали толк не только в еде…

– Диета считалась смертным грехом. За нее жгли на кострах…

Через два дня Гюйсу предстояло лететь на симпозиум по психосоматике. В программе стоял его доклад «Влияние современных практик ментального обучения на психосоматические изменения личности в подростковом возрасте». Если развить часть выводов – потянет на полноценную монографию. Успеет ли он довести роман с Вандой до кульминации в оставшееся до отлета время?

– Кстати, тут неплохой выбор вин. Вот, к примеру…

Электрический зуд в запястье помешал Гюйсу прочесть занимательную лекцию о содержимом здешних погребов. «Проклятье! – мысленно выругался он, на всякий случай проверив прочность менто-блоков. – Как невовремя!..»

– Прошу меня извинить. Срочный вызов.

Левый глаз перешел на «фасеточное» восприятие, включился слуховой имплантант. В одном из зрительных секторов возник интернатский врач Клайзенау. Тот куда-то ехал: изображение покачивалось, за плечами доктора угадывалась спинка сиденья.

– Привет, Патрик. Что за срочность?

– Где ты? – вместо приветствия спросил Клайзенау. – Отменяй все, я сейчас подъеду.

– Я в «Болеро». Что на этот раз? Бунт в «Лебеде»?

– Ты не поверишь…

– Я поверю даже в разумность фиалок. Вчера одна так и сказала мне…

Врач с осуждением нахмурился:

– Шутник. Бабий угодник. Скажи своей жертве, что сегодня она выспится всласть. Мы будем у ресторана, – Клайзенау обернулся к кому-то: выслушал ответ, кивнул, – через пять минут. Не заставляй нас ждать.

  45