52 
Последний луч солнца вспыхнули на статуе в центре двора. Она была неуловимо женской. На ее плече сидел пингвин. – Патина, богиня Мудрости, – сказал Брута. – С пингвином. Почему с пингвином?
– Понятия не имею. – поспешно ответил Ом. – Ничего мудрого в пингвинах нет, так?
– Не думай так. Разве что ты учел тот факт, что никто не повезет их в Омнию. Очень мудро. – Брута!
– Это Ворбис. – сказал Брута вставая. – Могу ли я покинуть тебя?
– Да. Здесь еще осталось немного дыни. Вернее, хлеба. Брута вышел в сумерки. Ворбис сидел на скамейке под деревом, прямой, как статуя, в полумраке. – А, Брута. Составишь мне компанию во время небольшой прогулки. Подышим вечерним воздухом. – Да, лорд. – Тебе понравилась поездка в Эфебу. Ворбис редко спрашивал, если мог сделать утверждение. – Это было… интересно. Ворбис положил одну руку на Брутино плече, а другой подтянулся к своему посоху. – И что ты думаешь? – спросил он. – У них много богов, на которых они обращают много внимания. – сказал Брута. – И они ищут неведения. – И, будь уверен, найдут его в изобилии. – сказал Ворбис. Он указал посохом в ночь. – Пошли, погуляем. – сказал он. Где-то в темноте слышался смех и звон посуды. Густой запах ночных цветов висел в воздухе. Запасенное дневное тепло, излучаемое камнями, превращало ночь в подобие благоухающего супа. – Эфеба глядит на море. – сказал Ворбис через некоторое время. – Видишь, как она построена? Все на склоне холма, со стороны моря. Но море изменчиво. Ничто постоянное не приходит с моря. В то время как наша дорогая Цитадель глядит в глубокую пустыню. М что же мы тут видим?
Инстинктивно обернувшись, Брута взглянул через верхушки крыш в черный провал пустыни на фоне неба. – Я вижу вспышку света. – сказал он. – И снова. На склоне. – А. Свет истины. – сказал Ворбис. – Так пойдем вперед встретить его. Проведи меня ко входу в лабиринт, Брута. Ты знаешь дорогу. – Лорд? – сказал Брута. – Да, Брута?
– Я хочу вас спросить. – Спрашивай. – Что случилось с Братом Мардаком. В ритме палки Ворбиса по камням послышался едва заметный намек на замешательство. Потом эксквизитор сказал: «Правда, милый Брута, подобна свету. Ты знаешь про свет?» – Он… приходит от солнца. И луны. И звезд. И свечей. И ламп. – И так далее, – сказал Ворбис, кивая. – Конечно. Но есть иной свет. Свет, наполняющий даже самые темные места. Так должно быть. Если бы этот мета-свет не существовал, как бы мы видели тьму?. Брута ничего не сказал. Это было слишком похоже на философию. – Так же и с истиной. – сказал Ворбис. – Есть вещи, которые кажутся истиной, обладают всеми признаками истины, но не являются истиной в действительности. В действительности истину иногда приходится защищать лабиринтом лжи. Он повернулся к Бруте. – Ты понял меня?
– Нет, лорд Ворбис. – Я имею ввиду, то, что воспринимают наши органы чувств, не является фундаментальной истиной. Видимые, слышимые и сделанные воплоти вещи есть не что иное, как тени более глубокой реальности. Вот что ты должен усвоить по мере продвижения в Церкви. – Но на данный момент, я знаю лишь тривиальную истину, доступную снаружи. – сказал Брута. Он чувствовал себя так, словно находился на краю бездны. – Мы все начинали с этого. – мягко сказал Ворбис. – Так убили ли эфебцы Брата Мардака? – настаивал Брута. Он медленно продвигался в темноте. – Говорю тебе, что в глубинном понимании истины, они убили его. Своей неспособностью воспринять его слов, порожденной их закостенелостью, они несомненно убили его. – Но в обычном понимании истины, сказал Брута, подбирая каждое слово с тщательностью, с какой обхаживают своих пациентов в глубинах Цитадели инквизиторы, в обычном понимании истины, Брат Мардак умер, не правда ли, в Омнии, потому, что он не умер в Эфебе, где был лишь осмеян, но было опасно, что в Церкви могут не понять этой, этой глубинной истины, а потому было сделано так, словно эфебцы убили его в, в обычном понимании, что дало вам, и тем, кто узрел истину о зле Эфебы надлежащий повод пустить в ход… праведное возмездие. Они прошли мимо фонтана. Железный наконечник посоха дьякона звякал в ночи. – Я предвижу твое великое будущее в лоне Церкви. – наконец сказал Ворбис. – Приближается время восьмого Пророка. Время экспансии и великих возможностей для тех, кто воистину служит Ому. Брута заглянул в бездну. Если Ворбис прав, и существовал свет, делающий видимой тьму, здесь была как раз его противоположность: темнота, очерняющая свет. Он подумал о слепом Дидактилосе и его пустом фонаре. Он услышал свой голос: «И с людьми вроде Эфебцев, не может быть перемирия. Не одно обязательство не может связывать людей вроде эфебцев и тех, кто следует глубинной истине?
52 
