Последние отзывы

  68  

Чем бы меня ни кормила Масами, я все нахваливала. Пончики, как снегом посыпанные сахарной пудрой, обильную французскую еду — готовить ее она училась в кулинарном кружке, куда ходила раз в неделю. Или сытные, как на выставку уложенные в коробки, бэнто. Их Масами готовила мне в школу накануне вечером. Я уже не раз говорила, что свободу можно ощутить только сердцем. Может, поэтому мне доставляло такое наслаждение обманывать с Джонсоном его жену.

Джонсон классно исполнял роль верного и любящего мужа. Он брал ее за руку, обнимал за талию. Всегда помогал убирать со стола, а по вечерам в выходные они оставляли меня дома и вдвоем отправлялись куда-нибудь поужинать. Вернувшись, запирались в спальне и не выходили до утра. Масами ни сном ни духом не ведала о наших отношениях с Джонсоном. До того самого случая.

Мы занимались любовью с утра пораньше. У Масами было пониженное давление, и утром она никак не могла подняться. Поэтому готовить завтрак было делом Джонсона.

Он тихонько забирался ко мне в постель, когда я еще спала. Мне нравилось, как он ласкал мое еще не проснувшееся тело. Сначала пробуждались пальцы, потом кончики волос; медленно-медленно тепло разливалось по всему телу, оно начинало пылать, почти доходя до исступления, и я не могла успокоиться, пока жар не достигал самых дальних нервных окончаний.

Сделав свое дело, Джонсон говорил, поглаживая мои волосы:

— Юрико, я не хочу, чтобы ты вырастала.

— Ты перестанешь меня любить, если вырасту?

— Не знаю. Просто лучше мне ничего не надо.

Но я выросла. И хотя в школе Q. сантиметров уже не прибавляла, грудь моя округлилась, очертились талия и бедра. На глазах я превратилась из девочки-подростка в молодую женщину. Лишившись детскости, которую так любил Джонсон, я боялась ему разонравиться. Но вышло наоборот. Джонсон стал приходить ко мне, едва дождавшись ночи. Он буквально сгорал от желания. Масами — жертва диеты — со своей худосочной фигурой, как бы ни наряжалась, не могла его удовлетворить.

Мое совершенное тело притягивало к себе мужиков, причем не только папиков, но и парней. По дороге в школу ко мне обязательно кто-нибудь приставал. Я не отвергала никого. И никогда не показывала, что творится в моей душе.

Летние каникулы кончились, начался новый учебный год. Меня определили в девятый класс, в Восточную группу. Классным нам назначили моего знакомого — преподавателя биологии Кидзиму, который, как мне показалось, тоже воспылал ко мне страстью. Я сделала вид, что ничего не вижу, и рассеянно поздоровалась с ним. Лицо мое было настолько безупречно в своей красоте, что в нем не отражалось никаких движений души. Пожирая меня глазами, Кидзима, одетый в отглаженную и накрахмаленную белую рубашку, проговорил:

— Надеюсь, ты быстро привыкнешь к нашим порядкам и школа тебе понравится. Если что, сразу обращайся ко мне.

Я посмотрела ему прямо в глаза, сверкнувшие за стеклами очков в металлической оправе. Кидзима отвел взгляд, будто чего-то испугался, и поинтересовался:

— Я слышал, твоя старшая сестра тоже у нас учится. Да?

Я кивнула, назвала ее имя и подумала, что Кидзима, пожалуй, рванет сейчас в старшие классы, поглядеть на сестру. Можно представить, какая кислая физиономия у него будет, когда он увидит, что она совсем на меня не похожа. А то еще подозревать что-то начнет, искать во мне недостатки. Узнав, что мы сестры, люди всегда смотрят на нас с любопытством. Настолько мы с ней разные.

В то утро, как только кончился классный час, меня со всех сторон окружили мальчишки и девчонки (в системе Q. раздельное обучение — только в школе высшей ступени) и стали разглядывать самым бессовестным образом. Воспитание подкачало, но они от этого не страдали.

— Эй, красотка! Как ты такая получилась? — обратился ко мне какой-то серьезный с виду парень.

— Кожа — как у фарфоровой куклы! — Одна девчонка погладила меня ладонью по щеке. — Цвет точно как у мейсенского фарфора.

Она приложила свою руку к моей. Ее подружка потрогала меня за волосы. Третья завизжала от восторга и полезла обниматься. Сгрудившиеся у стены мальчишки кидали на меня пылкие взгляды. Детский сад, честное слово.

Я решила изображать в школе невинную девочку. Надо и дальше прикидываться ребенком, хотя в день собеседования я почувствовала себя старухой. И это в пятнадцать лет! Чрезмерным любопытством и бесцеремонностью — чертами, которые даются хорошим воспитанием, — я не отличалась. Поэтому решила, что лучше помалкивать. Отвела глаза и тяжело вздохнула: разве может здесь кто-нибудь меня понять?

  68