Последние отзывы

  76  

Я жила у Джонсона — из его дома ходила в школу, возвращалась туда после уроков, ужинала и втайне от Масами ложилась с ним в постель. Странная жизнь — ни дочь, ни жена. Называя вещи своими именами, я — всего лишь дочка знакомых, с которой он вступил в связь, и у него не было необходимости изображать из себя отца. Конечно, Джонсон был аморальный тип. Он знал, чем я занимаюсь в школе, это ему нравилось, это его заводило. Не иначе собирался попользоваться мною сполна в обмен на половину платы за мое обучение. А это были немалые деньги.

— Расскажи мне о Кидзиме. О преподавателе.

Я устала и хотела спать. Но пьяные глазки Джонсона влажно поблескивали похотью. Похоже, за счет Кидзимы он рассчитывал получить новый заряд сексуального возбуждения. Впрочем, если каждую ночь рассказывать ему интересные истории, как Шехерезада, мне же лучше. Быстрее уснет. Однако придумывать небылицы — не мой конек. Вот сестра действительно спец по этой части. Я не представляла, как нужно рассказывать, чтобы привести его в возбуждение, и решила выложить все, как было. Перевернувшись на спину, я, запинаясь, начала:

— Это он принял меня в школу. Я пришла на собеседование, вошла в класс и увидела в аквариуме здоровую коричневую черепаху. Я только что прилетела, чуть живая от усталости. Тест написала плохо и думала, что провалилась и меня не примут. Настроение было хуже некуда. А тут эта черепаха. Еще в аквариуме жила улитка, ползала по стенкам. И вот черепаха вытянула шею, схватила улитку и сожрала. У меня на глазах. Кидзима-сэнсэй спросил у меня, знаю ли я, что это за черепаха. Я сказала: сухопутная. Оказалось, так и есть. Кидзима-сэнсэй остался доволен моим ответом — он ведь преподает биологию, и я ему понравилась.

Джонсон расхохотался, струйка бурбона потекла по подбородку.

— Ха-ха-ха! Какая разница, какая черепаха? Сухопутная, зеленая…

Он мог спросить: «А что это за квадратная штука на ножках? Стол? Правильно». И дорога для Юрико открыта.

Джонсон был уверен, что я дура, помешанная на сексе и не способная нормально учиться. То же самое думал сын Кидзимы, так же считала моя сестра. Обычно я не сержусь, когда люди поглядывают на меня свысока, но в тот момент у меня вдруг возникло желание осадить Джонсона. Потому что он испортил простыню — теперь она вся была в пятнах от пролитого бурбона. Мне, а не ему пришлось бы выслушивать за это упреки от Масами.

— Я назвала эту черепаху Марком, в честь тебя, — заявила я.

Джонсон недоуменно пожал плечами:

— Марк — скорее улитка. А черепаху назовем Юрико, в честь женщины, которая питается мужчинами. Теперь и этот Кидзима в твой аквариум попался.

Выпив, Джонсон становился язвительным, что, в общем-то, не было ему свойственно.

И все же я сумела сохранить в отношениях с ним необременительную легкость — именно потому, что не показывала своих чувств.

— Интересно, почему этот Кидзима к тебе не подъезжает? Подумаешь, преподаватель. Тебе-то какая разница?

— Но ведь его сын у меня вроде менеджера.

Джонсон покатился со смеху, закрывая большой ладонью рот, чтобы не было так слышно.

— Так вот оно в чем дело! Комедия, честное слово!

Смеяться тут было не над чем. Перейдя в школу высшей ступени, я стала часто встречаться с Кидзимой. Он вел в старших классах биологию. Всякий раз делал напряженное лицо и растерянно отвечал на мое «здравствуйте». Но за нарочитой серьезностью я чувствовала тепло.

В конце одиннадцатого класса произошло вот что. Как-то увидев меня, Кидзима энергично замахал мне руками. Он был, по обыкновению, в белой рубашке. Длинные пальцы, державшие учебник, перепачканы мелом.

— До меня дошли разговоры… Я хочу спросить. Надеюсь, ты скажешь, что это неправда.

— А что такое?

— О тебе ходят позорные слухи, — с горечью проговорил Кидзима. — Совершенно оскорбительные. Они подрывают твою репутацию. Дальше некуда. Я не могу поверить.

Почему Кидзима не хочет верить? Какими бы убедительными ни казались иногда слухи, они не могут передать, что в душе у человека, о котором их распускают. До души так просто не доберешься. Я поняла: слова Кидзимы ничего не значили — они лишь маскировали то, во что ему остро хотелось верить.

— Какие еще слухи?

Кидзима покривился и отвел взгляд. Маска отвращения, которая была на его лице, не шла ему — он был слишком добр по натуре. На секунду за этой маской мелькнул другой человек, совершенно незнакомый, чувственно-сексуальный. Он показался мне очень привлекательным.

  76